Лилит Мазикина - Луна, луна, скройся!

— Да идите лесом!

Упырь уносит посуду на кухню. Я слышу, как он её моет, потом проходит по коридору и хлопает входной дверью. В замке проворачивается ключ.

В кои-то веки было хорошее настроение. Взял да испортил.

Не помню, чтобы меня когда-либо прежде упрекали в невежестве. Даже в лицее, где ученики были почти все из более благополучных районов, чем наш. Возможно, я была несильна в физике и химии и не очень прилежна и аккуратна, но отлично понимала термины на латыни, которыми пестрели учебники, бегло — лучше одноклассников! — говорила на немецком, легко постигала французский, недурно разбиралась в литературе, биологии, искусствах и истории. Правда, знания мои были получены не систематично, а мозаично, буквальным образом из секретера. Никто и никогда не возбранял мне копаться в его книжных массивах, при условии, что я буду убирать всё обратно, и я охотно проводила раскопки и изыскания в этих золотоносных пластах. Чего там только не было! Книги и на немецком, и на польском и даже сборники сказок и детских стихов на венгерском, французском и цыганском. Классическая литература и современная научная фантастика, энциклопедические справочники и подшивки тематических журналов («Семья и здоровье», «Мир искусства», «Занимательная техника», «Юный скаут», «Малыши и малышки», «Мир естественных наук»), словари и кулинарные рецепты, географические атласы и песенники, научнопопулярные издания и перевод Библии на немецкий с историческими справками и комментариями. Читать я научилась рано, ещё в Кёнигсберге, и с удовольствием залезала сначала в большой, старинный, с резьбой на дверцах книжный шкаф, а потом, в Пшемысле, на полки секретера. Брат поощрял мой интерес к книгам, давая регулярно задания: найти, как называется на латыни морская корова, или сказать, кто разрушил Карфаген, или разузнать, чем короновали английские нищие своего короля. Тут надо было сначала сообразить, в какой книге может оказаться эта информация, потом выбрать одну или несколько подходящих и читать. Что-то Пеко рассказывал мне и сам. Он был очень силён в истории и умел поведать о событиях давно ушедших дней живо и увлекательно, постоянно вставляя в рассказ любимое выражение:

— И вот представь…

Представлять предполагалось то бородатых греков в хитонах, дискутирующих на темы философские и политические, то решительную, вдохновенную девушку в рыцарских латах, ведущую свой народ на освобождение Франции, то горделивых царей-инков, в огромных уборах из цветных перьев, с носами, увеличенными инъекциями парафина. Брат любил в описании исторических эпох прежде всего зримость.

Благодаря его рассказам и старому секретеру, мне даже удалось несколько раз щегольнуть в лицее эрудицией — а уж там хватало эрудитов. Но, конечно, о «волках» ни в книгах, ни в журналах не было ни слова. Кое-что о моей природе мне рассказал Пеко, но практически все его сведения носили прикладной характер: как охотиться, как убивать упырей, как делать колбасу, как часто её есть. Действительно, в остальном я была невеждой, но именно поэтому не спешила прислушиваться к Батори — под видом сокровенных знаний он мог скормить мне любую удобную лично ему версию. Я подозревала — нет, я была уверена — что упырь пытается мной манипулировать: зачем-то ему нужны мои симпатия, моё доверие, моя лояльность. Называть «волков» вампирами и говорить об их тотально общей природе на почве некоторых схожих качеств было с его стороны нечестно. А уж давить на совесть, выдвигая предположение, что я убиваю невинных! Это Густав, что ли, погубивший двенадцатилетнюю девочку — невинный? Это все те упыри, что потом выкидывают девиц в канаву с разрезанной яремной веной — невинны? Нет, меня не провести демагогией.

Батори не появлялся до следующего воскресенья, и уже ко вторнику я выкинула его из головы. Я ела, дремала, смотрела в окно (оно выходило на тихую улочку, за которой начинался то ли район из частных домиков, то ли уже какой-то посёлок), перебирала книги в шкафу в кабинете — своей библиотекой упырь вполне мог мериться с легендарными еврейскими магами. Большую часть увесистых, добротно переплетённых томов я не могла прочесть: они были записаны еврейскими, кириллическими или арабскими значками, нашлась также пара книг, заполненная письменами деванагари, были книги на латыни, греческом и венгерском. Несколько книг на немецком было очень трудно читать — они были отпечатаны готическим шрифтом. Но и те, что были написаны на немецком, польском и французском самыми обычными буквами, оказались почти невоспринимаемы — это была специализированная литература с социологическими или медицинскими исследованиями. Подивившись интересам хозяина, я поняла, что прочитать могу только пару фантазийных и любовно-исторических романов, невесть каким боком затесавшихся в эту библиотечку интеллектуала-полиглота. Кроме них, моему понимаю были доступны также несколько журналов, посвящённых мужской моде и экономике — они лежали на широком письменном столе. Фэнтези, которое было у Батори, я уже читала, а любовные романы меня не притягивали.

Разочаровавшись в книжном шкафе, я взялась за музыкальный проигрыватель. Когда я его обнаружила, в него уже был вставлен какой-то диск. Я включила последнюю прослушанную песню. Это оказалась стилизация под фламенко. Незнакомый юношеский голос выводил под гитарный перебор:

Не оценить талант певца было невозможно. Песня завораживала и внушала безотчётную тревогу.

Голос певца замедлился, и я почти уже была готова услышать через паузу следующую песню, но юноша вскрикнул с новой, усиленной тревогой: