Адам Нэвилл - Номер 16

— Вот именно! Ты прочитал дневники? Скажи, что прочитал!

Майлз наморщил лоб.

— Прочитал. Сегодня на работе дочитал последнюю тетрадь с разборчивым почерком. Если честно, некоторые места я прочитал дважды. Но, милая, миссис Рот, наверное, сумасшедшая. Как и эта Алиса из числа «Друзей», заявляющая, будто знала художника. И как твоя двоюродная бабушка…

— Лилиан нисколько не похожа на Алису. — Тут Эйприл замолчала и обхватила щеки ладонями. — Господи, Алиса! Она говорила то же самое о несчастном случае. Алиса сказала, что с Хессеном произошла какая-то беда. Она точно знала его. Наверное, они обе встречали его после войны. Мне кажется, он сам себя покалечил.

— Ну что ты, дорогая!

— Почему бы и нет? Ты же профессионал! Разве Ван Гог не отрезал себе ухо? Хессен жил один, мучимый своими видениями, работал как ненормальный. Его разум разрушался. Разум, который с самого начала не был похож на разум обычных людей — ты сам говорил. Процесс шел. Он разговаривал сам с собой, кричал, проводил всякие там ритуалы, перемещаясь в иные места. Господи, должно быть, он перестал понимать, где он и что, и изуродовал себе лицо. Свое прекрасное лицо.

— Эйприл, давай не будем фантазировать. Прошу тебя, немного сбавь обороты. У тебя нет доказательств, просто парочка не вполне нормальных старух поделились своими воспоминаниями. Кстати, несколько минут назад ты рассказывала, как обитатели Баррингтон-хаус совершили загадочное убийство в духе Агаты Кристи. И миссис Рот при этом стояла посреди гостиной со свечой в руке.

— Если будешь надо мной потешаться, Майлз, тебе придется уйти.

— Да что ты!

— Я серьезно. Я шла по следу Лилиан, и вот он привел сюда. Этот человек был убит у себя в квартире. Кто знает, по какой причине? Кто знает, в чем он на самом деле провинился перед соседями? Миссис Рот сказала, что в доме жило много евреев, и они знали о его политических пристрастиях. Роты тоже евреи. Фамилия, кажется, еврейская? В общем, мотивов достаточно.

— Вероятно, но этот последний совершенно неубедителен. У Освальда и Дианы Мосли были друзья-евреи и до, и после войны. Они не отрекались от них. Верхушка жила по другим правилам. Они прощали друг другу слабости, дорогая. Но…

Эйприл развернулась к Майлзу, на лице было написано явное нежелание выслушивать его сомнения.

— …если ты действительно считаешь, что его убили, тогда этим делом должна заниматься полиция.

Эйприл кивнула.

— Но мне необходимо узнать больше. Выяснить остальное.

— Каким образом?

— Надо вернуться и поговорить с Шейферами, получить подтверждение. Они оба еще живы. Я даже буду приставать к ним на улице, если не найду другого способа встретиться. Мне до сих пор неизвестно, как умер Реджинальд. Но я знаю, просто знаю, что его смерть как-то связана с этим делом. — Эйприл развернулась и поглядела на Майлза. — Мне необходимо выяснить все до конца. Ради Лилиан.

Черные круги под глазами от тревоги и бессонницы, от постоянного созерцания того, чему он не в силах противостоять, — Сет не узнавал человека, чьи испуганные глаза уставились на него из мутного зеркала на каминной полке. Он отвернулся. В голове будто пихалась локтями перепуганная толпа.

Он пытался вдохнуть. Сердце билось слишком быстро, а из пор выступал холодный пот. Он не мог усидеть на месте и метался по комнате, переводя взгляд со стен на окна. Вероятно, он сильно болен.

Что же он натворил?

Дрожа рядом с раскаленной батареей, Сет свернул и закурил очередную самокрутку, шестую за последние минуты. Он выкурил половину, остальное смял на блюдце, из которого торчала уже добрая сотня окурков, утопающих в толстом слое пепла. От этого зрелища его едва не затошнило.

Он не мог вспомнить, когда в последний раз ел. Он уже несколько дней живет на чае и сигаретах. Слишком много никотина, кофеина и спертого воздуха. Точно так же он не помнил, когда в последний раз открывал окно.

Водянисто-серое предвечернее солнце, которое скоро умрет в сумерках, выбелило оранжевую ткань занавесок в тех местах, где они были протерты сильнее всего.

В грязном полусвете вырисовывались две стены в черно-красных тонах. От их созерцания у него что-то дернулось в животе. Как он дошел до такого, забрался так быстро и так далеко? Он что, сошел с ума? Или же его новое сознание изрисовало стены фрагментами лиц и частями тел, прежде чем убить старую женщину?

Господи, неужели он это сделал?

Сет не знал, что он сделал. В его памяти события предыдущей ночи сохранились какими-то обрывками. Если бы ему хоть на миг удалось остановить поток мыслей, возможно, он и вспомнил бы, что натворил, что видел в той квартире. Решил бы, возможно ли в действительности нечто подобное. Но руки до сих пор как будто ощущали вес костлявого тела, и он никак не мог избавиться от образа миссис. Рот, лежащей на полу, с лицом, пораженным ужасом, но не способным отвернуться. Он не мог забыть, как проворная тень накрыла старуху, метнувшись по полу зеркальной комнаты. Той комнаты, в которую он сам внес ее, как жрец вносит жертву в сердце храма. Но еще Сет помнил это же тело на полу спальни миссис Рот, там, где положил ее, в ногах кровати, — неподвижную и изломанную. Сегодня ее должны найти. Сиделка миссис Рот, верно, уже заглянула в комнату хозяйки. Значит, кого-то уже позвали — может, Стивена, может, полицию.

Зеркало… Что же он видел в зеркале? Что-то похожее на птицу со сломанным крылом проскакало от угла к углу. Лицо закрывала красная тряпка, это казалось неправильным. Нечто утащило тело прочь, глубоко в зеркальный коридор.

Сет не мог доверять своим воспоминаниям. Он даже не мог понять, что случилось на самом деле, а что привиделось в кошмаре. Нет, этого не может быть. Он уже несколько недель страдает галлюцинациями. Сначала сны, потом этот мальчик. Все — лишь игра больного разума. Вот что происходит, когда слишком долго живешь один. Не спишь, питаешься как попало, плюс депрессия, тревога — и сознание уходит вглубь. Сет так давно сошел с торной тропы, что теперь не мог ее отыскать. Уже слишком поздно.

Сет снова присел. Он закрыл глаза, стиснул зубы и съежился — ему внезапно представилось заострившееся мертвое лицо миссис Рот и вспомнился жуткий намек на существование той, другой, головы в рамах картин зеркальной комнаты. Головы, которая разрывалась на куски, которую обдирали до кости. И краска на полотнах была еще сырая.

Необходимо уехать из Лондона. Выбраться из этой оскверненной, грязной комнаты. Убраться подальше от шестнадцатой квартиры и того, что она с ним сотворила. Прорвать это кольцо блокады из несчастий, агрессии и безразличия, какое постоянно возводит вокруг него город.