Бентли Литтл - Идущие

Если вернется из Рэндолл.

Ну это уже просто глупости.

На следующий день он выехал рано утром, но не так рано, как первоначально планировал. В преддверии осени дни становились короче, и когда Хэтти встала, чтобы приготовить завтрак, за окном было еще темно. До той части каньона, где находилась пещера Изабеллы, было примерно час пути, но он не хотел рисковать и оказаться там до восхода солнца, поэтому медлил, оттягивал время до того, как над восточной стеной каньона уже вовсю заголубело небо.

На пути туда проблем не возникло. Несмотря на все опасения, он проехал почти всю самую страшную часть каньона, полностью погруженный в размышления о своих галантерейных делах, и к тому моменту, когда сообразил, что на противоположной стороне болота где-то скрывается Изабелла, оказалось, что он уже миновал линию ее пещеры.

Пришпорив лошадь, он помчался вперед – до тех пор, пока эта часть каньона не скрылась за изгибом ландшафта.

Остальной путь оказался совершенно ничем не примечательным. День и ночь в Рэндолле прошли успешно, он легко нашел все необходимое.

Однако со временем на обратный путь он просчитался. Еще не добравшись до горловины каньона, он уже понял, что в районе болота на линии запечатанной гробницы он окажется в темноте. Мелькнула мысль остановиться, разбить лагерь и продолжить путь утром, но Хэтти и Роберт ждут его сегодня, и ему не хотелось их волновать. Вдобавок он отошел от дел на шесть суток, и пропускать лишний день было крайне нежелательно. Работа есть работа.

А кроме того, он ехал по противоположной стороне каньона – как и на пути из дома.

Лейланд, поскольку рос в послеизабелловские времена, никогда специально не учился магическим искусствам, тем не менее инстинктивно накинул на себя защитное заклинание, которое, пусть и не будучи совершенным, могло обеспечить некоторую безопасность в пути.

У него была собой керосиновая лампа, но в изобилующей пещерами средней, самой широкой части каньона она могла осветить небольшой участок тропы непосредственно под ногами, отчего окружающее пространство погружалось в еще больший мрак. Хотелось приписать охвативший уже страх игре воображения, но лошадь тоже вела себя беспокойно, а по мере продвижения далее во мрак, в резко холодающую ночь, становилось все труднее даже делать вид, что ничего неординарного не происходит.

Он вспомнил про Сэмюэла Хокса.

Я скорее это почувствовал.

Лейланд тоже это почувствовал, и хотя уже сообразил, что никогда не сможет описать это состояние, вполне понял, что имел в виду друг. Ибо ужас, охвативший его, казалось, пронизывает его до костей. Ничего более кошмарного ему не приходилось переживать ни разу в жизни. Само ощущение воздуха, приводимого в движение небольшим ветром, было каким-то неестественным. Нападению подверглись все его чувства. Во мраке он видел фигуры, слышал мягкие звуки, каких здесь не должно быть, воспринимал неприятные, совершенно незнакомые запахи, во рту появился густой могильный привкус.

А потом появилась она.

Ее пещера находилась в нескольких милях, у восточных холмов, но стало каким-то образом ясно, что ее владениями является вся полоса, пересекающая каньон поперек, и она возникла перед ним, когда он пытался пересечь ее на пути к дому.

Сначала это был свет – не зеленоватый, каким светятся большинство духов, но красный, похожий на кровь. Он начал спускаться над болотной травой и зарослями рогоза и медленно сгущаться, превращаясь в фигуру, почти человеческую по очертаниям, но не совсем. Он хлестнул лошадь, заорал на нее, пытаясь заставить ее двинуться вперед, но животное отказывалось подчиняться, словно его приковало к земле какое-то заклятие. Красная фигура поплыла к нему, завывая самым жутким образом. Каким-то образом этот вой преобразовывался в сознании в яркие картины:

– Мертвая, расчлененная Хэтти, лежащая среди вывернутого содержимого отхожего места.

– Голый Роберт, лежащий в песке с раздвинутыми ногами; его колени и почва под ним залиты кровью, а его гениталии пожирает голова Гровера, без туловища, но на лапах енота.

Собственная голова призрака отделилась от бесплотной фигуры и постепенно стала чернеть. Ему казалось, что не может быть ничего темнее ночного каньона, однако голова оказалась именно такой, причем, несмотря на полнейший мрак, можно было разглядеть все ее пугающие черты. Он мог различить лицо прекрасной женщины в обрамлении длинных вьющихся волос – самое совершенное лицо, которое ему приходилось когда-либо видеть.

И самое злое.

Смех, сорвавшийся с черных до неразличимости губ, прозвучал как звон колокольчиков.

Лейланд спрыгнул с лошади и бросился бежать. Если коняга настолько глупа, чтобы оставаться, – это ее дело, но он лично не собирался жертвовать собственной жизнью из-за остолбеневшего животного.

Он бежал по тропе в направлении города, зажав в руке керосиновую лампу. Все товары остались в седельных сумках. Он слышал вой, но изо всех сил орал сам, стараясь заглушить этот звук и выбросить из головы страшные образы. Краем глаза он увидел, как черная голова и красное туловище воссоединились.

Никогда в жизни он не бегал так быстро. Он ждал, что в любой момент может быть схвачен сзади или даже подброшен в воздух. Однако ничего такого не произошло, и к тому времени, когда он уже совсем не мог дышать и вынужден был, хрипя и кашляя, остановиться под раскидистым паловерде, ни впереди, ни сзади не было ничего необычного. Даже лампа, казалось, стала освещать больший участок земли, и ночь уже стала не такой черной и не такой холодной, как это было на болоте.

Он постоял некоторое время, оглядываясь по сторонам и надеясь, что сейчас из мрака выйдет и лошадь, но никаких признаков животного не появилось, и он понял, что лошади суждено было стать жертвой.

После этого со всей скоростью, какую позволяли сорванные легкие и болящие мышцы, он пошел в город. С меня хватит, думал Лейланд. Пускай он сын своего отца, но не сам отец, и – дом или не дом, но как только он вернется в город, вернется к Хэтти и Роберту, они соберут вещи и на рассвете уедут из Волчьего Каньона к чертовой матери – как можно быстрее и как можно дальше.

Навсегда.

Он больше не желает видеть это место.

Майлсу доводилось летать на Восточное побережье и на Средний Запад, но в этой части страны он не был ни разу. Он был удивлен, насколько кинематографичен оказался Южный Запад, насколько близко он напоминал величественные перспективы, которые любят показывать в фильмах-вестернах. Он обнаружил, что ему нравится здесь ехать, и несмотря на скудную растительность и почти полное отсутствие следов человеческого обитания, он вполне мог представить, как можно жить здесь, выйдя на пенсию, прикупив пару акров земли и построив небольшой домик.