Наталья Калинина - Зеркальный лабиринт

– Как можно вернуться в разрушенный до пыли дом? – усмехнулся он. – Да, это правда, что мои чувства к Ракель умирали долго и мучительно. Я их и возрождал, и убивал. И снова пытался возродить… Зачем? Не знаю. Может, вдохновение питалось болью? Мои песни, написанные не словами и нотами, а слезами и кровью, исполняемые не голосом, а сердцем, находили отклики у слушателей, завоевывали популярность. Наверное, наши отношения были нужны не столько мне, сколько группе.

– А сейчас? – тихо спросила я, слегка отодвигаясь от Рауля, чтобы заглянуть ему в глаза. – Что, если вдохновение тебя оставит? Ты уйдешь опять искать его… в боли?

– Песни могут рождаться и от счастья, – сказал Рауль серьезно. – А вдохновение нужно искать вокруг: в музыке, в книгах, в словах, в улыбке любимой, в счастливом блеске ее глаз, в солнечном свете, в шепоте дождя, в смехе ребенка… Я же всегда находил его только в своем располосованном сердце. Но боль ушла, душа наполнилась другой музыкой. Не той, которая заставляет плакать, а той, от которой расцветают улыбки, которая не сопереживает плачущим сердцам, а дарит им утешение и надежду. Вот такую музыку мне хочется и писать, и исполнять.

Рауль вскочил и взволнованно заходил по комнате. Разгорячившись, он не замечал ни холода каменных полов, ни свежего воздуха, заставляющего меня, наоборот, плотнее кутаться в одеяло.

– Ты ревнуешь меня к прошлому, но не знаешь, каким оно было, – продолжил он, прекратив кружение по спальне так резко, как и начал. Присев передо мной на корточки, он обнял мои укутанные одеялом колени и заглянул снизу вверх мне в лицо. – Не веришь мне, думаешь, что я могу вернуться в него… Скажи, а тебе бы хотелось обжигаться об обманы, разбиваться о равнодушие, тонуть в слезах, задыхаться в путах фальши, позволять разрывать свое сердце изменами и отравляться, как опиумом, ответными? Хотелось бы?.. Никакое вдохновение не стоит таких истязаний. Назовешь ли ты такие отношения настоящими? К сожалению, я долго считал это нормальным – причинять боль друг другу, не столько любить, сколько воевать. Пока наконец не понял, что дальше так не могу. Я решил поставить точку и взять паузу. Никаких новых знакомств, связей, привязанностей, только музыка…

Я невольно улыбнулась, вспомнив, что подобное желание – взять паузу – тоже испытывала незадолго до знакомства с Раулем.

– Улыбаешься… – проворчал он. – Смешно говорю? Но как еще объяснить тебе, чтобы ты поняла…

– Я не знала о твоих планах – не знакомиться ни с кем, – ответила я. – Иначе вряд ли бы подошла.

– Подошла ты ко мне не ради личного знакомства. И, кажется, раз пять за то время, пока мы говорили, напоминала, что не моя поклонница и не собираешься меня «преследовать». Или что-то в этом духе, – подколол он меня с усмешкой. – Я тоже не думал, что у нас все так выйдет. Даже когда мы уже были вместе, все еще ожидал подвоха: за лаской – оплеуху, за заботой – требование платы. Как раньше. Но узнал, что твое сердце пострадало не меньше моего. Только на моем уже были зажившие шрамы, а твое еще кровоточило свежей раной. И увидел, как у меня… получается его лечить. Я понял, что могут быть другие отношения: с заботой, с любовью в глазах, с беспокойством за любимого человека. Все совсем по-другому! Вот, например, я поранился. Ну, подумаешь, заживет… Но ты тревожишься за меня так, будто я тяжело болен, заботишься.

– Нормальная реакция, Рауль… – пожала я плечами. – Если с любимым человеком что-то не в порядке, как тут не беспокоиться?..

– Вот, – удовлетворенно кивнул он, будто и ожидал от меня подобного ответа. – Но когда я разбился на мотоцикле, довольно серьезно, Ракель навестила меня лишь однажды. Чтобы наговорить неприятных слов. Не остановило ее даже то, что лежал я после операций, мне дышать было больно, не то что говорить, а уж тем более спорить.

Он встал с корточек, но не сел рядом со мной, а так и остался стоять босым на каменном полу.

– После страшного падения начинать вновь ходить непросто, особенно если еще и нога переломана… Но надо, Анна. Через боль, через боязнь вновь упасть, с верой в свои возможности, не отказываясь от помощи. Шаг за шагом, от стенки к стенке… Пока вновь не побежишь. Можно, конечно, сдаться, уйти в свои переживания, отвергнуть подставленное плечо, отгородиться от всех. Но принесет ли это счастье? Избавит ли от боли? Я хочу помочь не тебе, а нам. Ты права, препятствий между нами много, не только наши старые раны. Разные страны, расстояния… Можем сказать, что это слишком сложно – и сдаться сейчас. А зачем продолжать, если сложно? Но можем попытаться. Только не по отдельности, а вместе. Что мне ответишь?

Ответила ему не я, а мой желудок, который на пламенную речь Рауля отозвался вдруг громким голодным урчанием.

– Вот так всегда… – выдохнул Рауль, растерянно разводя руками. – Все высшие помыслы разбиваются о низменные желания. Давид, вроде, нас отлично накормил за ужином?

– Я опять хочу есть! На голодный желудок как-то плохо думается… о расстояниях и прочем.

– Ну, пойдем, – усмехнулся Рауль. – Заодно посмотрю отопление.

На кухне оказалось холодней, чем в спальне. Я зябко поежилась, несмотря на толстый свитер, надетый поверх пижамной кофты, и с неприязнью покосилась на холодильник: казалось, если я открою его, впущу еще больше холода в помещение. Собравшись с духом, будто перед прыжком в ледяную воду, я все-таки открыла дверцу и достала из ящика нарезки ветчины и сыра. После чего заглянула в навесной шкаф в поисках хлеба.

– Все в порядке, – появился на кухне Рауль, вернувшись из хозяйственного блока. – Я отрегулировал отопление. Надо было это сделать раньше.

– Будешь бутерброд? – спросила я.

– Нет, спасибо. Я не голоден, но чего-нибудь бы выпил…

Я повернулась к нему с бутылкой, на треть наполненной красным вином – остатками после ужина.

– Вообще-то я подумал о кофе, – ответил Рауль, забирая из моих рук бутылку. – Но ты права, от кофе мы точно не уснем.

Только мы присели на высокие стулья возле разделочного стола, за нашими спинами вдруг громыхнул голос Давида:

– Тут романтический ужин на двоих или просто так попьянствовать решили?

– И то и другое, – весело отозвался Рауль, не поворачиваясь.

– А, ну не буду мешать…

Я оглянулась на Давида и не сдержала улыбки. Он стоял перед нами в велюровой пижаме дико-зеленой расцветки. Но самое забавное, что на груди и животе оказалась вставка из белого материала, и там, где у человека должно находиться сердце, красовалась ярко-красная аппликация в виде пронзенного стрелой сердечка размером с ладонь.

– Дьявол! – воскликнул Рауль, увидев друга. И разразился хохотом.

– Давид, где такую пижаму взял? – выдохнул он сквозь смех.