Ричард Кнаак - Повелитель крыс

А когда глаза его привыкли к свету, он оказался в большой комнате — не то мастерской, не то лаборатории, напоминавшей мрачные логова черных магов. Зрелище это настолько заворожило Григория, насколько и оттолкнуло. Как и зал внизу, обставлена комната была по-спартански. Несколько гобеленов, несколько столов, ряд составленных у стены книжных шкафов, полки которых были забиты свитками пергамента. Полной противоположностью скромности обстановки выглядел узорчатый пол. Посередине на нем были изображены какие-то знаки, но какие — с того места, где сейчас стоял Григорий, он разобрать не мог.

Он обернулся назад — лестница исчезла. Глухие стены, ни единой двери. Григорий принялся изучать знаки, начертанные в центре комнаты на полу. Вероятно, поняв их смысл, можно было каким-то образом продолжить путь.

То оказались не знаки, а слова, написанные на каком-то странном языке. Внимательно присмотревшись к ним, Григорий вдруг обнаружил, что может прочесть их вслух.

Это был тот самый язык, на котором он заклинал Фроствинга.

Надпись шла по кругу приблизительно шести футов в диаметре. Григорий перешагнул через буквы и встал в самом центре круга, чтобы было удобнее читать. Он поворачивался, читая слова, которые складывались в целые фразы. В итоге оказалось, что это даже не круг, а спираль из нескольких витков, и Григорию пришлось повернуться пять раз, пока он прочел надпись целиком. Смысла ее он не понял, но все равно у него создалось такое ощущение, словно он приблизился к раскрытию истины.

Но лишь тогда, когда он попытался переступить через спираль, он понял, что это не просто надпись.

Белый свет залил комнату. В буквальном смысле слова белый, поскольку все, кроме самого Григория, приобрело цвет залитого слепящим солнцем снега. И снова нужно было дать глазам привыкнуть к смене освещения. Григорий проморгался, утер слезы.

Он был здесь не один. Всего в нескольких футах от него стояла женщина, воздев руки к потолку, словно в молитве.

Тереза.

Он бросился к ней, с опозданием заметив, что спираль, оказывается, отпустила его. Окликать Терезу Григорий не стал, но это стоило ему немалого труда. Он бы обнял ее, прижал к себе, если бы не видел, что она никак не реагирует на его появление. Взгляд возлюбленной Григория был устремлен вверх. Она дышала, но только это и говорило о том, что она жива.

Григорий проследил за ее взглядом, чтобы понять, чем она так очарована.

В потолке зияло отверстие — круг диаметром в рост человека. Сквозь него лился сверкающий свет, но Григорий не сразу понял, что является его источником.

Луна.

Полная луна.

Григорий быстро прикинул на глаз и определил, что луна через минуту с небольшим окажется прямо над отверстием в потолке. Круглое окно было вырезано специально для этого.

И время подобрано точно, как в страшном сне.

Григорий все сильнее уверялся в том, что немыслимо яркий лунный свет как бы нарочно направлен на зачарованную женщину. Лунный диск двигался, заполняя собой круглое окно, а Тереза со все большим нетерпением ждала мгновения, когда он закроет его целиком. Она раскинула руки, готовясь обнять лунный свет, впустить его внутрь себя. Улыбка озарила ее лицо. Она стала похожей на богиню Луны, и вид ее и притягивал к себе взгляд, и пугал.

Григорий схватил ее за запястье, силой развернул к себе, постарался оттащить от лунного света, попытался заставить взглянуть на него.

— Тереза! Слушай мой голос! Иди ко мне! Нам нужно уйти отсюда…

Голос его сорвался. В комнате появился новый персонаж.

Это был мужчина — самый заурядный, за исключением того, что одет был так, как диктовала мода лет сорок назад. Полноватый, но крепкий, примерно ровесник Терезы. Он стоял, не шевелясь, вытянув руки по швам и смотрел куда-то вправо за спину Григория.

Мгновение, еще одно. Незнакомец сохранял неподвижность. Григорий не выдержал и оглянулся, чтобы взглянуть, на кого же тот смотрит. Взгляд мужчины был устремлен к глухой стене. Однако это нисколько не успокоило Николау. Он обернулся к незнакомцу и обнаружил, что к нему успела присоединиться женщина лет пятидесяти в еще более старинной одежде — такой, какую согласно воспоминаниям Григория носили в Париже в конце восемнадцатого века. Женщина, как и молодой человек, смотрела вправо, за спину Григория.

Да что тут такое творилось?

Григорий перестал разглядывать двоих вновь прибывших и, схватив Терезу за плечи, потряс. Нет, она упорно не просыпалась. Он попытался коснуться ее сознания, но на его пути встала непробиваемая стена.

Оглянувшись на застывшие в неподвижности фигуры, Григорий не без изумления обнаружил, что их уже шесть. Из четверых появившихся один был древним стариком, а другой — малышом лет пяти. Одеты они были сообразно моде разных веков. У одного из людей костюм только пару лет как вышел из моды, а на другом красовалось платье времен английской королевы Елизаветы I.

Первая из неожиданно появившихся в комнате фигур вдруг задвигалась. Движения у нее получались замедленные, затрудненные, а когда молодой человек наконец повернулся к Григорию, он снова замер и не мигая уставился на него.

Глаза у него были серо-голубые.

За то время, пока этот молодой человек поворачивался к Григорию, в комнате прибавилось гостей. Все они были разного возраста, мужчины и женщины, между собой их разделяли века. Вот уже двое развернулись к Григорию и не мигая, воззрились на него. И у них тоже были серо-голубые глаза.

— Григорий!

Радость переполнила сердце Григория при звуке этого голоса. Он оторвал взгляд от странной компании, к которой каждый миг кто-то прибавлялся. Глаза у Терезы покраснели, но она, похоже, начала кое-что соображать.

— Тереза! Приготовься! Мы немедленно уходим отсюда!

— Уходим? Мы разве должны уходить?

Николау не стал ей отвечать, понимая, что она еще не вполне адекватна. Постаравшись забыть обо всем прочем, Григорий поставил перед собой одну-единственную задачу — унести их обоих отсюда куда угодно, пока не произошло ничего еще более ужасного.

Но сосредоточиться ему помешал саркастичный смешок. Григорий тут же узнал его и проклял того чародея, который в безумии своем сотворил крылатый ужас, прозванный им Фроствингом.

Обернувшись к безмолвной компании, Григорий чуть было не попятился от изумления. Людей уже насчитывалось больше двух десятков, и все они не спускали серо-голубых глаз с него. Та часть сознания Григория Николау, что еще была способна мыслить аналитически, отметила, что люди выстроились клином. Радовало только то, что острие этого клина пока еще не заполнено.

Только он успел отметить это обстоятельство, как перед ним материализовался человек, которого как раз и не хватало для того, чтобы клин приобрел недостающее острие.