Дороти Мэкардл - Тайна «Утеса»

Все это было превосходно, но почему-то «История британской цензуры» никак не желала продвигаться. Что мне мешало? Кабинет был удобный и солнечный, в нем царила тишина, карточки были разложены по местам, книги на полках, на диване возле окна громоздилась последняя партия пьес, присланных из библиотеки Театральной лиги, — словом, все располагало к непрерывной плодотворной работе; однако с измятой страницы на меня изо дня в день так и смотрело название главы «Ибсеновская истерия» и ни слова больше. Когда-то я с жаром взялся за это исследование, чувствуя себя крестоносцем, — только вместо меча у меня было разящее слово, а теперь все и вся интересовало меня куда больше, чем эти, давно ушедшие в прошлое глупости. Я слонялся, бездельничал и тяжело вздыхал.

Памела дала мне простой совет: пока лето, все утренние часы посвящать «Утесу», а потом, в сентябре, Целиком отдаться книге. Заманчиво, конечно, но мне ли не знать, что чем дольше передышка, тем мучительнее начинать все сначала. Я стал опасаться, что уже не смогу снова взяться за книгу.

В общем, неизвестно, почему во мне шло какое-то брожение. Я пробовал с ним бороться, в результате чего мусорная корзина наполнялась скомканными листами, а настроение безнадежно портилось. В конце концов я решился на компромисс: я брошу книгу недели на две, а там посмотрю, что будет. Памела меня одобрила.

— У тебя ведь еще столько других занятий, — сказала она.

И была права.

Когда-то давным-давно моя крестная мать подарила мне на Рождество игрушечный театр, она привезла его из Испании. Там были декорации и набор картонных фигурок — их хватало на то, чтобы поставить с полдюжины роскошных спектаклей. Я не предполагал, что когда-нибудь жизнь снова преподнесет мне такое же ощущение могущества и свободы выбора. Но, пожалуй, теперь я испытывал не меньший трепет, когда осматривал наши владения и решал, как использовать хозяйственные постройки. Наконец-то у меня будет помещение для занятий фотографией и плотницкая мастерская. Почему бы не завести гончарню? Поставить гончарный круг, печь для обжига и попробовать, что получится из местной глины. А кто бы мне помог построить лодку?

К тому же и электропроводка в доме требовала внимания. Как только я смогу этим заняться, все оборудую по-своему. Мне хотелось, чтобы было побольше розеток для настольных ламп, хотелось поставить дополнительные выключатели в холле и на лестнице. А пока я вынужден был обходиться удлинителями и ярдами гибкого шнура. Памела же усердно мастерила розовые абажуры для нашего приема.

— Наукой доказано, что люди охотнее разговаривают при розовом освещении, — утверждала она.

Собиралась приехать Стелла. В коротком официальном письме она извещала Памелу, что ее дед ценит нашу доброту и что она рада принять приглашение Доктор Скотт был так любезен, что обещал привезти ее к нам и отвезти домой.

В постскриптуме значилось: «Это заслуга доктора Скотта».

Макс прислал телеграмму: «Сожалею погоды задерживаюсь воскресенья». Это значило, что он занят одним из своих этюдов, пишет облака, и должен работать, пока не изменилась погода. Между прочим, я считаю, что на наших островах нет ни одной картины, где изображение неба могло бы сравниться с небом на лучших работах Макса. Итак, теперь торжества у нас начнутся в воскресенье, устроим обед для наших старых друзей. А собственно новоселье мы отпразднуем в понедельник в девять.

В субботу, пока Памела и Лиззи хлопотали с креветками, уткой и грибами, я закончил возню с освещением. Теперь в гостиной висела изящная маленькая люстра и стояли торшеры. У каждой кровати была лампочка для чтения, а туалетные столики я снабдил длинными узкими лампами, льстившими всем, кто смотрится в зеркало. Когда стемнело, мы зажгли всюду свет и проверили, что получилось. Памела побывала в садовом питомнике и украсила дом цветами — в комнатах стояли розы и левкои, на лестничной площадке и в холле — гладиолусы. Весь дом как бы светился. Любой домовладелец мог мне позавидовать! Даже мастерская покажется гостеприимной, когда в камине, выложенном красным кирпичом, запылает огонь.

— Придется протопить камин сегодня вечером и топить весь день завтра, чтобы проветрить комнату, — решила Памела.

Однако оказалось, что это не так-то легко. Памела, Лиззи и я двадцать минут раздували огонь, подкладывали газеты, подливали керосин и даже, стыдно сказать, сыпали сахар, но дрова не желали разгораться. Наконец, когда уголь все-таки занялся, рассерженная Лиззи выпрямилась и оглядела комнату.

— Здесь и верно теперь красиво, — сказала она. — Только вот никак не пойму, как это у вас хватает совести предлагать людям тут спать? Да я бы лучше ночевала на скалах!

— Почему, Лиззи? — изумилась Памела, но тут вмешался я.

— Она наслушалась Чарли, а тот знает только одно — что Паркинсоны эту комнату запирали. Они сами валяли дурака и его дурачили. Ради всего святого, Лиззи, не позволяйте Чарли дурачить еще и вас.

— Я бы и внимания не обратила на этого недоумка, — упрямо стояла на своем Лиззи, — но миссис Джессеп говорит то же самое.

— Говорит, наверно, что здесь бродит призрак миссис Мередит?

— Вот именно, мистер Родерик. Да успокоит Господь ее душу!

— Пусть себе говорит, Лиззи! Почему бы ей не говорить? Одинокий дом, красивая леди, неожиданная смерть! Ну кто не соблазнится состряпать из этого впечатляющий рассказ?

Памела поддержала меня:

— Мы ведь ничего не видели, правда, Лиззи? По-моему, нам нечего, беспокоиться.

— Ладно, ладно, пусть это будет на вашей совести, не на моей, если тут что-нибудь случится. А если камин опять вздумает дурить, попомните мое слово, я плесну в него полировку для мебели! — пригрозила Лиззи и удалилась.

Немного помолчав, Памела задумчиво произнесла:

— Я могу отдать им свою комнату, кровать достаточно широкая, а сама лягу здесь.

— Поддаешься Лиззи и Чарли? — сухо спросил я. — Надеюсь, ты-то не пойдешь по их стопам?

— Нет, конечно, нет!

— Вполне хорошая комната.

— Да уж и правда неплохая.

Я осторожно спросил:

— А как ты спишь сейчас?

— Спасибо, прекрасно.

— Никаких больше вздохов по ночам?

— Ни звука.

— Отлично!

— Еще бы!

Я не собирался говорить Памеле, но однажды и мне почудились стоны, о которых она рассказывала. Это случилось ночью, после того как у нас побывала Стелла. Я видел какой-то странный сон. Будто я веду Стеллу в зоопарк, там стоит большая клетка, полная птиц; Стелла почему-то очутилась в клетке, она испугалась, плакала и не могла вырваться наружу. Я тщетно старался освободить ее и проснулся, но мне показалось, что рыдания продолжаются. Однако через минуту все стихло; наверно, то была галлюцинация, вызванная сном. Несомненно, и у Памелы было так же. Я порадовался, что наконец-то она перестала об этом думать.