Ричард Гуинн - Цвет убегающей собаки

— Позвольте все же уточнить, — педантично проговорил я. — Итак, выслушав ваш рассказ, я свободен в выборе? Мы с Нурией получим возможность уйти?

— Именно так. Разумеется, в фургоне, который доставит вас в Барселону, не будет окон. Надеюсь, вы понимаете необходимость такой меры.

— Но никаких наркотиков?

— Никаких наркотиков. Вчера ночью это была несчастная необходимость.

Я откинулся на спинку стула. На меня вдруг навалилось ощущение полной опустошенности. События последних двадцати четырех часов не прошли даром. Но в то же время сохранялась и некая настороженность. Следует признать, было в Поннефе нечто бесспорно интригующее. От него исходила мощная просветленность. Он напоминал — даже бритым черепом и мигающими глазами — знаменитых мудрецов начала двадцатого столетия в духе Гурджиева или Краули. Вид у него был одновременно зловещий и притягательный. В общем, он мне представлялся человеком-парадоксом — с одной стороны, симпатичным и интересным, с другой — несомненно властолюбивым и даже одержимым. Меня он и притягивал, и в то же время отталкивал.

Поннеф положил на стол небрежно перевязанную тесемками папку. На обложке ничего не было написано.

— Вот что я тут подобрал, — заговорил он, — в качестве объяснения, отчего вы здесь, с нами. Такого же рода документы имеются на руках у каждого члена общины, что потребовало соответствующей розыскной работы. У вашей спутницы будет такая же папка. Содержимое у них одно и то же. Вы убедитесь, что оно относится к событиям, случившимся семьсот лет назад. Только не подумайте, будто это фантазия, которую я сочинил на потребу тем, кто любит дешевку. События, здесь описанные, опираются на проверенные исторические факты и подтверждаются свидетельствами целого ряда лиц, прошедших должную психическую обработку.

Интересно, подумал я, что он имеет в виду под «должной психической обработкой».

— Я занимался этим, — продолжал священник, — почти двадцать лет и только теперь почувствовал, что работа моя подходит к концу. Вас я прошу только об одном — прочитайте все это. Только не пролистайте, а именно прочитайте.

С этими словами Поннеф вышел из комнаты. Дверь за ним автоматически заперлась.

Я открыл папку. В ней оказалась рукопись, аккуратно скрепленная зеленой тесьмой и напечатанная на превосходной, ручной выделки бумаге. На титульном листе было только имя, ничего больше. РАЙМОН ГАСК. Сейчас, когда оригинал давно утрачен, я могу лишь воспроизвести прочитанное по памяти. Но если не все подробности, то суть и стилистику я сохранил и сейчас пытаюсь воспроизвести характерное для этой рукописи сочетание выдумки и исторических фактов.

Читал я всю ночь.

Однажды весенним вечером 1247 года пастух по имени Раймон Гаск, житель деревни Мелиссак, расположенной на северном склоне Пиренеев, тех краев, что французы называют Лангедоком, сидел на большом валуне и вглядывался в горизонт. Внимание его привлекал дымок, вьющийся над соседней с его родной деревушкой Калдес, где общиной жили последователи веры катаров. Стало быть, снова с севера пришли солдаты. Три года прошло, как катары подверглись массовому истреблению в Монсегюре, и вот теперь, следуя закону крестовых походов, они собираются очистить местность от последних очагов ереси.

Раймон был катаром, и, как собратьев по вере, его очень задевало все происходящее в округе. В многолюдных местах вроде Тулузы, Безьера и Каркассона катаров преследовали беспощадно, но в удаленных районах, ближе к горам, еще сохранялась возможность исповедовать свою веру, и деревушки типа Мелиссака становились прибежищем для небольших групп избранных — подлинных ревнителей веры. Последние тридцать лет они жили в условиях постоянного непокоя, борьбы и преследований. Теперь же, судя по всему, богатые и властительные бароны с севера вознамерились распространить свое влияние на юг и решили, что лучший путь к достижению цели — создание послушной и однородной католической общины.

Будучи неграмотным, Раймон отличался глубоким и тонким пониманием многих предметов. Горы для него были открытой книгой. Он знал времена года, угадывал внезапные скачки температуры, предсказывал смену направления ветра. Он понимал язык птиц, животных и растений в своих краях. Готовил из корней и цветов целительные снадобья. Поговаривали даже, что Раймон способен творить чудеса. Якобы он исцелил многих страждущих. В своей деревне это был человек популярный. Подобно многим землякам, он умел вести спор живо и остроумно. Как и все религиозные меньшинства, катары остро осознавали собственную предназначенность в большом и широком мире, и Раймон в этом смысле не был исключением.

Религиозное движение, к которому принадлежал он и его земляки, отличалось дуалистическим видением мира. Во многих отношениях Бог и дьявол обладают равной властью и силой. Бог создал все вещи в их чистом виде, но именно дьявол вылепил материальные формы, населяющие мир, в том числе человека. И поскольку деяния всякой твари есть результат работы дьявола, и существа, созданные в результате соития, — тоже плод деятельности дьявола, следовательно, человечество несет на себе бремя внутреннего зла, которое можно превозмочь, лишь приняв консоламентум — вид ритуального очищения. Однако принявший консоламентум должен полностью воздерживаться от половой жизни, не употреблять в пишу мясо и мясные продукты (ибо и животные суть порождение соития) и следовать строгому уставу праведного поведения.

Большинство простых верующих так и не достигли очищения и потому были избавлены от необходимости следовать этим путем, разве что становились на него незадолго до смерти. Прокладывать дорогу досталось на долю перфекти-Избранных с их непорочным стилем жизни. Они живут как странники и аскеты, часто укрываясь в лесах и предгорье. Деревенский люд снабжает их пропитанием (в той мере, в какой они в нем нуждаются) и предоставляет крышу над головой. Скитания перфекти — символ вечных странствий души, взыскующей спасения. Многие Избранные предпочитают надолго не останавливаться нигде из соображений собственной безопасности и безопасности тех, кто дает им кров. Это бродячее братство составляет костяк веры, а их праведность и умеренность во всем являют собой пробный камень, на котором испытывают себя простые верующие.

Еще перфекти проповедуют, и главная их мишень — католическое священство, с его епископскими дворцами, аббатствами, сверкающими золотом, жирными любвеобильными монахами, презрением к бедным и страждущим и, конечно, постоянным принижением истинного учения Христова. В качестве характерного показателя полного нравственного падения католической церкви они приводят практику продажи индульгенций. Подвергают сомнению факт физического бытия Иисуса и с крайним скептицизмом относятся к символике креста. Что же касается торговли его частицами, при одобрении католической церкви, то ее они воспринимают как предательство самого худшего толка. Отрицая возможность материального воплощения божественной идеи, убежденные в том, что идут по следам Христа-символа, Христа — до известной степени абстракции, перфекти утверждают, что только через жизнь, прожитую в чистоте, воздержании и праведности, можно избежать возобновляющихся инкарнаций в этом тварном мире (что является судьбою простых верующих) и достичь вечного спасения в царстве святости.