Джон Маркс - Страна клыков и когтей

В подборе сюжетов каждый корреспондент полагается на отдел из восьми человек, который состоит из четырех команд по два продюсера в каждой. Я говорю про продюсеров, а вы, вероятно, понятия не имеете, что значит это слово в нашем контексте. Продюсер — это тот, кто превращает информацию в образы, разновидность журналиста, который почти все часы бодрствования занят потоком видеоряда. Без картинок и видеоряда на телевидении не бывает. Без иллюстраций слова дохнут, как кальмары на пляже, поэтому в «Часе» продюсерам платят, чтобы они были хорошими визуальщиками, а не журналистами. Для скрупулезной рутины у каждого продюсера есть подчиненный, называемый ассистентом продюсера: молодой коллега с меньшим опытом, который придумывает или подыскивает сюжеты, проталкивает их, а после выезжает на место событий, убедиться в журналистской достоверности и вещательном потенциале своей идеи. Как правило, заместители продюсера играют роль первого привратника нашей программы. Если они почуют неприятности, никого больше они не коснутся. (Отвлекаясь от темы, упомяну еще одну касту, не играющую особой роли в моем повествовании, она еще менее известна широкой публике. В своих трудах продюсеры полагаются на трудяг, которых мы именуем ассистентами по производству. Эти молодые профессионалы подбирают вспомогательный материал, старые пленки, отснятые предыдущими съемочными группами, зачастую других сетей, а после выбивают лицензии и разрешения на их использование. Это малооплачиваемая тяжелая и нудная работа, и в результате ассистенты по производству обычно едва сводят концы с концами. Зачастую это ведет к горечи и готовности шепнуть что-нибудь о нас прессе или кому-нибудь в администрации сети. В основном эти ассистенты очень молоды, поскольку молодые не сознают реальной ценности своего времени, и их желание быть частью такого бренда, как «Час», можно безжалостно эксплуатировать.)

Вышеизложенная информация должна послужить вам ключом к пониманию дальнейшего. Без него вам ни за что не понять, почему некие события на двадцатом этаже вынудили меня обратиться к вам, доктор Бантен. Мое собственное испытание пришло в облике трудов, в вере самому себе и в историях, которые мы рассказывали последние тридцать лет наперекор вздымающейся волне цинизма и безвкусицы.

Как мы делаем репортажи? Когда наши продюсеры и их съемочные группы отсняли достаточно, мы направляемся в монтажную. В «Часе» свой штат монтажеров, лучших в индустрии новостей, имеющих свой профсоюз мужчин и женщин, которые резали и склеивали пленки с незапамятных времен. Из-за разницы в оплате и, следовательно, в социальном статусе многие продюсеры считают монтажеров низшими существами. На их взгляд, от последних несет синими воротничками. Для меня они в сравнении с продюсерами, что ангелы в сравнении со смертными. И ангелов надо вымаливать. Корреспондентам приходится валяться в ногах у сварливого брюзги по имени Клод Миггисон, который распределяет время, и выпрашивать у него любимых монтажеров, а если те заняты, если с ними вознесся другой корреспондент, получать худших из лучших. Я готов признать, что не стану работать с кем попало. Вот насколько важно добиться расположения. Хорошего монтажера следует окружать заботой и похвалами, соблазнять вином и шоколадом под Рождество. Это утомительно и достойно презрения, но — правда. За монтажерами нужно ухаживать как за капризными женщинами, у которых каждый день на уме другое. А когда они упадут вам в объятия, подавлять, баловать, а иногда и резкой оплеухой ставить на место.

Но я отклонился от темы. Как-то вы спросили, как мы выпариваем из сотен часов отснятого материала те несколько минут, которые выйдут в эфир. Ответ прост. Монтажер совершает фокус, технический эквивалент старинному номеру с шарфом, когда фокусник показывает публике один красный шарф, машет своей палочкой — и хлоп, смотрите, из шляпы шарф появляется связанный с двадцатью другими. Каждую пленку или кассету из видеокамеры редактор заправляет в машину, которая переводит материал в цифровые файлы (как мы говорим, его оцифровывает), и когда все готово, отдельные пленки превращаются в единый шарф. Если мне будет позволена толика поэзии, в нашей системе этот заколдованный шарф картинок превращается в реку, которая в конечном итоге впадает в огромный океан образов, доступных нам на компьютерах, океан, охватывающий весь мир, океан, в котором мы купаемся, как счастливые полинезийцы.

В магические часы, когда идет монтаж, мы, полинезийцы, отбираем лучшее и выстраиваем его в двенадцатиминутный репортаж. Отдельные эпизоды мы накрепко увязываем веревками слов, которые называем сценарием. Но сценарий обманчив, иногда сбивает с толку, и тут я должен кое-что прояснить. В «Часе» всегда на первом месте были интервью. Мы не специализируемся на красивых крупных или панорамных кадрах, наплывах камеры, музыкальных интерлюдиях, на чрезмерных словоизлияниях или излишках вспомогательного материала. Кровь и плоть нашей программы — нутро людей, которых мы показываем. Когда ассистенты продюсеров отправляются подыскивать героев для интервью, я намертво им вбиваю в голову, что необходимо подыскивать замечательные «персонажи». Да, доктор Бантен, персонажи, совсем как в романе или новелле. Вот как я вижу свою работу: я хроникер мелких видеоновелл этой жизни. Вероятно, поэтому я все принимаю близко к сердцу. Вероятно, поэтому я в конечном итоге был вынужден искать вашей профессиональной помощи. Опираясь на труд продюсеров и монтажеров, я творю мои новеллки, подстригая, подверстывая, лакируя и полируя, пока не заиграет каждый кадр, урезая интервью до самых вкусных моментов человеческих безрассудств и эмоций, пока мы не будем готовы показать нашу работу истинным властелинам программы — моему боссу и его заместителям.

Вот вам и ответ на ваш абсурдный вопрос. Являюсь ли я самым могущественным человеком в мире новостей? Определенно нет, подчеркиваю, нет, если под властью вы подразумеваете возможность делать что пожелаете, когда пожелаете и не считаясь с расходами — лишь такой властью стоило бы обладать. Но эта честь принадлежит человеку по имени Боб Роджерс, основателю нашей программы и уже более тридцати лет ее директору. Лишь Боб Роджерс, опираясь на советы своих талантливых и ядовитых лейтенантов, утверждает или отвергает идеи репортажей и интервью задолго до того, как их снимет съемочная группа. Боб Роджерс отсматривает конечный продукт в смотровом зале и с вульгарностью чуть большей, чем у императора Древнего Рима (если не считать четырех-пяти сносных), или поднимает большой палец или его опускает. Грустно думать, сколько замечательных работ было зарублено из-за несварения желудка нашего директора, но должен признаться, что несказанное множество его капризы улучшили. Вывали случаи, когда лейтенанты Роджерса бились с ним в святая святых и одерживали победу, бывали гражданские войны, гибли карьеры, но из тех баталий выходили лучшие наши программы. Роджерс — наипротивнейшее существо, достойный баловень судьбы, но было бы низостью не признать, что моими скромными достижениями я обязан ему. Без Роджерса никого из нас тут бы не было, доктор. И тем не менее он безумен и коварен настолько, что вам в страшном сне не привидится.