Алексей Курганов - Бродяга

На этом месте Петр Семенович замолчал.

— Ну и что было дальше? — подтолкнул я его.

— Дальше… А дальше Наташка повесилась. Не стало Наташки… — с нажимом тяжело произнес он.

Смысл сказанного с трудом дошел до меня. Когда я вник в суть, у меня вырвалось глупое:

— А как же так? — на что Петр Семенович исподлобья глянул на меня, с упреком, и закончил:

— Ты не бойся. Тебя она не тронет. А вот всем, кто был в этом деле замешан, несладко пришлось. В живых почти никого не осталось. Ты спрашивал, что у нас происходит? Да вот это самое, пятый год уже. Не может она никак успокоиться, так и ходит. Все такая же, как в свой последний день…

И он рассказал о том, что я уже слышал: поведал печальную статистику «Наташкиной мести».

Я поверил во все, кроме самых последних слов. Это не Наташка вложила своему насильнику в руки ружье, чтобы он нажал ногой на курок, не она заставила директрису школы выпить серную кислоту, классную руководительницу — наглотаться снотворных, а акушерку — ввести себе смертельную дозу морфина. Она просто пришла к ним, и простила, перепоручив их судьбы куда более страшному судье — проснувшейся и изголодавшейся совести… Понятно было и окружавшее ее молчание — слишком личное, интимное, будила в людях Наташка.

Эх, Наташка, Наташка! Даже когда взрослый человек уходит из жизни — это страшно. А когда подросток, почти ребенок? Для такой ли судьбы произвели тебя на этот свет, жестокости которого ты не выдержала? Всеми отвергнутая, несчастная Наташка… И после этого ты еще готова этот мир защитить! Я бы не смог. Даже сейчас я только близок к пониманию твоей страшной мудрости и… — не знаю, как это назвать — благородства? Святости? Или чего-то третьего, чему нет названия в человеческом языке… Маленькая Наташка, купившая своей жизнью право прощать, чтобы сделать отвергший ее мир хоть немножко лучше.

Я не стараюсь гадать, куда она ушла, выполнила ли свое брошенное обещание или просто ушла туда, куда однажды уйдем все мы. Я знаю одно, с этого момента мне не суждено успокоиться. Тем более я не смогу никого осудить, даже если это будет необходимо. Да и может ли это быть необходимо? Наташка, я постигаю твои азы! И я навсегда унесу ее образ с собой: Наташка навсегда останется для меня той худенькой фигуркой, смело плывущей против течения…

Фотограф пришел в среду, после шестого урока. А два часа спустя несчастный случай уложил Жеку Яковлева в больницу. Славка узнал обо всем лишь на следующий день, в школе, и не сразу догадался связать эти события.

О том, что случилось с Жекой, рассказал Сашок, он сам видел. Перед историей рассказал. Потом начался урок, кого-то спрашивали, кому-то делали замечания, но Славка пропускал все мимо ушей — думал о Жеке. У НЕГО, НАВЕРНО, ЧЕЛЮСТЬ СЛОМАНА, сказал Сашок. Поделом, не будет предавать. И все-таки… глупо как-то. Будто по заказу. По заказу его, Славки.

Они дружили с первого класса — Жека, Сашок, Славка и Майкл — Мишка Боев. Майкл в их компании главный, он на год старше. Вместе играли в войну, вместе пугали по вечерам прохожих, вместе ходили на рыбалку. Все вместе, хоть и жили в разных концах города: Майкл за рекой, Сашок с Жекой на Советской, в пятиэтажных, а у Славкиных родителей был свой деревянный дом с огородом, неудобно примыкавшим к складу деревообделочного завода — самого большого местного предприятия. Срывающийся бас гудка этого завода был слышен даже в близлежащих деревнях. Четыре раза в сутки, хоть часы проверяй: в восемь утра, в полдень, в четыре и в полночь.

КАК РАЗ ЧЕТЫРЕ ГУДЕЛО, КОГДА ОН РАСКАЧИВАТЬСЯ НАЧАЛ.

Фраза, случайно оброненная Сашком, вертелась в мозгу, перекатывалось, точно нерасколотый грецкий орех во рту. Сбивала с мысли. И С КАЧЕЛЕЙ, подумал вдруг Славка.

Он живо представил, как все произошло. Чересчур живо. Увидел расшатанные железные качели, с которых прыгали Сашок с Жекой. Это очень здорово прыгать, с качелей. Волнуясь, сжимать холодные трубы, на которых крепится толстая доска-сидение, сжимать до боли в суставах и нестись навстречу ветру, он свистит в ушах, слышишь? И сладко замирать от ужаса, когда сидение на миг застынет на самой большой высоте, словно отдыхая перед тем, как снова ринуться вниз. Раскачавшись сколько можешь, надо вовремя разжать руки — и воздух подхватит тебя, окунет на несколько мгновений в невесомость и вдруг швырнет в мягкий песок — если повезет и ты долетишь до песочницы. Или чуть ближе, на вытоптанную землю, и тогда ты отшибешь ноги. Чтобы получился хороший прыжок, надо вовремя разжать руки.

А Жека замешкался. Его подбросило вверх, но не вперед. Он приземлился слишком близко от качелей. Настолько близко, что сидение, вновь летевшее вперед, эта толстая отполированная задницами доска, которую ничем нельзя остановить, могло врезаться в него, если он не отскочит в сторону. Жека не отскочил. Не успел. Он успел только повернуться лицом к мчавшемуся на него сидению. И был удар, отличный боксерский удар в нижнюю челюсть, жестокий и хрусткий…

Вечером на месте происшествия никого уже не было, но испачканное кровью сидение поскрипывающим жутким метрономом все качалось, сказал Сашок, будто Жека только-только спрыгнул с него..

КАК РАЗ ЧЕТЫРЕ ГУДЕЛО…

Словно гудок виноват. А может, и гудок, но уж во всяком случае Не он, не Славка. Он не имеет никакого отношения к несчастью с Жекой, он был в это время дома сначала сидел на диване, а потом… Что же потом? Стал делать домашку?

Славке показалось, будто он что-то упустил, что-то очень важное. Он еще раз попробовал проследить за собой, вернувшимся вчера из школы. Он вспомнил, как разговаривал с мамой. Вспомнил, как запикало радио. И гудок, протяжный и сиплый — ХОТЬ ЧАСЫ ПРОВЕРЯЙ. Вспомнил, что настроение было поганое. Как ручку взял, тоже вспомнил. И как… Вспомнил.

«ПРЕДАТЕЛЬ. БАБА. КОЗЕЛ.»

Славка оторопело смотрел на учительницу. Та продолжала говорить, но он не слышал голоса и видел только беззвучно открывающийся рот. Как у рыбы. Внезапно учительница исчезла. Появились скрипучие железные качели; сидение, которое замерло на высоте; вот оно приходит в движение, поначалу медленное, потом быстрее, еще быстрее, оно летит, летит на… Славка зажмурился.

БУДТО ПО ЗАКАЗУ.

Сидя дома на диване, ОН столкнул Жеку под качели. Расправился с Жекой. ОН, Славка.

Догадка обожгла. Но Славка сперва сам в нее не поверил. А поверил уже позже, в пятницу, когда Жека пропал .

Фотограф опоздал: все разбежались. Он принес черный пакет со снимками и теперь растерянно переводил взгляд с Инны Палны, Славкиного классного руководителя, на самого Славку, который, будучи дежурным, лениво возил мокрой тряпкой по грязной доске.