Дмитрий Колодан - Мифы мегаполиса (тематическая антология)

Потом ему стало то ли совсем хорошо, то ли окончательно плохо. Очнулся он от того, что край унитаза врезался в ухо.

С немалым трудом и не сразу Иванихин сумел покинуть санузел. В комнате все, что только можно, валялось где ни попади. Девица с пестрой головой спала, безоговорочно заняв всю кровать. Иванихин, заранее ужасаясь, полез в карман за деньгами.

Деньги были. Примерно половина.

Чужими руками Иванихин кое-как оделся и на тряпичных ногах вышел из гостиницы. В первом же попавшемся кафе он простонал: «Пива!» — и рухнул в пластиковое кресло.

Пиво медленно промывало чугунные мозги. Иванихин сидел как истукан, смотрел прямо перед собой. По липкому столу ползали две мухи, жужжали, взлетали, опять садились, пытались совокупляться.

«Зачем? — размышлял Иванихин. — То есть на фига?»

Он смотрел на проходящих мимо людей. На самодовольных толстяков, на поджарых юнцов, на женщин, драпированных цветными платками в меру красоты фигуры и собственных о ней представлений. «Вы удивитесь, сколько у нас клиентов», — звучал в его голове вкрадчивый голос менеджера из приемного пункта.

Раньше Иванихин не раз задавался вопросом, откуда люди берут столько денег, чтобы их тратить. Вроде и не делают ничего особенного — а поди ж ты, по курортам разъезжают. Ну вот. Теперь он знает, как получить деньги — ни за что, просто так. И сам сидит здесь, попивая пиво и рассматривая толпу.

«Интересно, кто из них настоящий, а кто — нет?» думал Иванихин. — «Кто живет прямо сейчас, а кто — пустая оболочка, которая совершает привычные действия, чтобы когда-нибудь в урочный час очнуться, вспомнить это мгновение как уже прошедшее и ощупать в кармане толстый конверт?»

На секунду Иванихину стало жутко. Он ощутил себя единственным живым человеком в окружении зомби. Но ощущение быстро прошло, и Иванихин устыдился детских мыслей. Во-первых, это кто ж продаст время отдыха на юге, а? Вот зимой, в будний день, в троллейбусе по дороге на работу — там по-любому полная зомбификация. Так и что? Дело привычное. А, во-вторых, какая ему разница?

Или все-таки — разница есть?

«Вы удивитесь, сколько у нас клиентов».

Иванихин допил пиво и пошел будить пестроголовую девицу. Ему срочно захотелось выпить чего-нибудь покрепче. В компании. Чтобы отключить мозги и не думать. И пойти куда-нибудь. Где очень громкая музыка с бессмысленными словами. Чтобы совсем не думать никогда.

Первую неделю сентября погода держалась по-летнему ласковой. От нежданного тепла люди сделались податливыми, как нагретый пластилин. Хотелось творить добро и пользу себе и ближним. Иванихин размяк настолько, что починил дверь и сходил к сыну в школу. То есть в лицей.

Поездка на курорт вспоминалась редко. Иванихин даже не стал проявлять отснятую на югах пленку и печатать фотографии. К чему? Только деньги тратить. Все равно некому показывать.

Затем погода испортилась. Зарядили дожди.

Душа, нехарактерно развернувшаяся под действием тепла, скукожилась в некрасивую фитюльку да так и застыла.

Прошедший отпуск стал казаться Иванихину ненастоящим. Как позавчерашний сон, как давно прочитанная книга. Как история, рассказанная одним незнакомцем другому, который и слушал-то невнимательно. Настоящим было то, что окружало Иванихина здесь и сейчас, — серые дождливые трудовые будни. С девяти до восемнадцати. С понедельника по пятницу. С момента окончания института — и до пенсии.

Считая часы и минуты рабочей недели, Иванихин знал одно: в приемный пункт он больше не пойдет.

Почему?

Вот просто не пойдет, и точка. Отвяжитесь. Нет, ну почему?

По кочану. Главное — не задумываться. Иначе поползут жуткие мороки из фрейдовских заказников психики, начнет казаться, что и жил как-то не так, и сейчас живешь — из рук вон не туда. Захочется что-то изменить, исправить… знать бы, что и как?

В общем, маета.

Иванихин пытался и боролся. Стал посещать курсы йоги и самопознания, делал по утрам неестественную для славянина гимнастику, вникал в адаптированную мудрость Востока. Не помогало. Наоборот, сделалось хуже.

Жизнь стала ощущаться какой-то пустой, выеденной изнутри, как трухлявый гриб. События проскальзывали мимо Иванихина — или это он скользил мимо событий, ни за что не задевая. Не чувствуя связи с миром.

С деревьев облетели последние листья, лужи взялись ледком. Иванихин забил на йогу и обратился к практике родной культуры. По субботам — а иногда и вечером в пятницу — в его холостяцком, как нельзя более пригодном логове появлялись сосед Виталь Саныч и его кум Колька. После первой же стопочки становилось легче дышать. Когда свинчивали пробку второй бутылке, начинало казаться, что каждым словом Иванихин со товарищи раскрывают великие истины, которые всяким там индийским гуру в ихней нирване и не снились И было жалко до слез, что мир не внемлет…

Где-то в районе следующей бутылки Иванихин наконец обретал смычку с реальностью — но не мог удержаться на ослепительной грани бытия и небытия. Реальность, раскалываясь, била его по башке. Последнее, что он слышал, был неизменно ровный басок Саныча: «Конька, засранец, уложи Пашу. Видишь — устал человек…»

Воскресенье уходило на опохмел.

Жизнь, простая и страшная, катилась вперед сама собой, как машина под уклон. Правду сказать, несколько раз — особенно с бодуна — Иванихина посещало искушение съездить в «Приемный пункт», сменять ненужные и неприятные моменты жизни на полезные дензнаки. Но что-то его держало.

Мелькали выходные, тянулись будни. Плавно, без суеты настал Новый год.

Иванихин потерял бдительность — а зря. Повозка его экзистенции с размаху налетела колесом на камни праздников. Сначала Виталь Саныч с кумом уехали встречать Новый год в деревню, и там Коня запил. Саныч вернулся один, зашел к исстрадавшемуся Иванихину — тот было воспрянул, но назавтра у Саныча разболелась печень, всерьез и надолго. Так в одночасье развалилась компания, а в одиночку Иванихин пить не умел.

Он попробовал возобновить пивные отношения с Савельевым — но пиво, в отличие от водки, не давало нужного накала страстей в организме. А недавний приятель оказался на поверку занудой и нытиком с черствой, себялюбивой душонкой. Иванихин заподозрил, что Савельев задолго до их знакомства сдал свое время на много дет вперед я ходит но миру восковой фигурой, бездумным манекеном. Только раньше Иванихин этого не замечал.

«Вы удивитесь, сколько у нас клиентов…»

Иванихин разругался с Савельевым н не но своей вине вернулся к трезвости. В мозг его, снова мыслящий и оттого беззащитный, злобным бультерьером вцепился вопрос: что делать?

Делать-то что, а? Надо же что-то делать. Ведь жизнь — она проходит. Нельзя же так! А тогда — как?