Дмитрий Колодан - Мифы мегаполиса (тематическая антология)

Вообще-то, честно сказать, ему не нравилась ни одна из дисциплин, которые приходилось учить. Да ему и специальность не нравилась. Но куда было податься с троечным аттестатом? А здесь был недобор, вот Иванихин и поступил.

Ладно, пять лет помучиться — а там и диплом…

Студент Иванихин зевнул и сменился Иванихииым нынешним. Трех- или четырехгодичной давности. Этот тоже зевал. Непосредственно на рабочем месте. «Еще только среда, а по ощущениям давно уже пятница, — думая Иванихин. — И не первая на этой недеде. Когда это кончится? Сил моих нет».

Тут Иванихин обнаружил себя сидящим на стуле напротив Терминатора. Тот сверкнул на него машинным глазом.

— Итак, — сказал киборг голосом американского губернатора. — Какийе вашьи выводы?

Иванихин поймал себя на том, что совершенно перестал его бояться. До сих пор, себе не признаваясь, все же остерегался собеседника. Мало ли. Силища вон какая. Ватник трещит, кресло стонет. Опять же трехлитровую банку двумя пальцами, да чтобы ни капли не расплескать — это не всякий, это… поди попробуй! Ну и, потом, недомолвки недомолвками, а если дипломатический казус выйдет?

Но теперь, когда все стало на свои места, оказалось, что бояться нечего. Ну и что, что Черный человек? Не посторонний ведь и даже не есенинский. Его, Иванихина, Черный человек. Свой.

— А ведь я с самого начала надпись видел, — задумчиво заметил Иванихин. — Ну, там, увас. Снаружи-то есть. Большими буквами «Приемный пункт», а пониже маленькими «вторсырья». Только как-то… не вспоминал, что ли. Маленькие буквы — они для того и маленькие, чтобы их не запоминали. Не обращали ненужного внимания. Не трогали… — Он замолчал, потому что сбился с мысли, но быстро подхватил ускользнувшую было нить: — Выходит, вы покупаете уже истраченную жизнь. Использованную. И ненужную владельцу. Как исписанный лист бумаги, где нет никакой важной информации — так себе, запачканная бумажка, которую можно сдать в макулатуру и утилизировать. Верно?

Терминатор промолчал, но Молчание показалось Иванихину утвердительным.

— Возникают интересные аспекты, — продолжал Иванихин. — Во-первых, получается, что люди используют жизнь как бы… с опережением, что ли? Наверное, переход происходит, когда мы определяем, какой вид примет для нас некий отрезок будущего. В тот момент, когда мы принимаем решение… — Он сделал паузу, но ответа не дождался. — Во-вторых, должны быть такие мгновения жизни, которые не подлежат утилизации. Которые прожиты насовсем. Такие минуты в жизни наверняка бывают. Или… не у каждого человека? Но, может, есть люди, у которых вся жизнь такая?.. Ну да, конечно есть! — Иванихин горько рассмеялся. — Леонардо да Винчи, — произнес он с упреком. — Моцарт. Ломоносов. Пушкин. И прочие… творцы и классики. Такие люди живут… ну… сразу и навсегда. Я ведь не ошибся? Ну что вы молчите? Вы мне ответите хоть на один вопрос?!

— Да, — кивнул Терминатор. Помолчал и добавил: — Не на этот.

— Понятно… — тихо увял Иванихин. — А можно узнать, куда потом наше вторсырье… Ну, сданную жизнь то есть. Как ее утилизируют? Что получается? И… для чего?

Киборг покачал головой.

Иванихин вздохнул.

— Так я и думал, что не ответите. А скажите хоть, у меня-то в жизни были такие мгновения? Настоящие?

— Были, — бросил Черный человек и отвернулся.

Некоторое время Иванихин ждал продолжения, но молчание длилось, и он вдруг отчетливо понял, что получил обещанный ответ.

На один вопрос.

В скобках прописью — один. Все. Точка.

Терминатор сидел совершенно неподвижно, без признаков дыхания. Не то заснул, не то выключился — кто их, кибернетических организмов, знает?

Иванихину захотелось крикнуть: «Нет, не считается! Я не то хотел спросить! Конечно, были, я и сам знаю, что были.

А — будут?» Впрочем…

На этот вопрос ответ Терминатора тоже годился.

«Будут?»

«Были».

Иванихин стиснул зубы. Да, ловко они его… Или — он сам себя?

Неважно. Один выход у него все еще есть. Пусть жизнь — на годы вперед — истрачена напрасно. Пусть череда неправильных выборов загнала его в ловушку. Есть, есть законный вариант безвозбранно заняться тем, чем хочется!

— Сдаю свое время, — твердо заявил Иванихин. Принимайте, что ли.

— Эх, Сергеич… — Киборг ожил и с непонятной грустью покачал головой. — Тихая ты букашка… Сколько сдаешь?

— До пенсии! — мстительно сказал Иванихин. — Хватит, поиздевались вы надо мной. Я все понял! Шаг влево, шаг вправо — пять лет расстрела и доской с гвоздями по морде. Так, да? А если я не хочу выбирать? Если я хочу просто жить, и чтобы меня не трогали. Разве я много прошу? — Иванихин сердито и требовательно уставился на Терминатора. — До пенсии, — повторил он с напором. — То есть до… это какой тогда год будет? В общем, до того времени, когда мне исполнится шестьдесят, плюс еще месяц. И не надо меня отговаривать! Я сам прекрасно по…

— Принято, — сказал Черный человек. Неестественно ярко вспыхнула лампочка — и погасла. «Перегорела, — отметил Иванихин. — Дело житейское…»

Кто-то тряс его за плечо. Очень настойчиво тряс. И безжалостно.

Иванихину потребовалось усилие, чтобы поднять голову.

Оказывается, он заснул, сидя за столом. Шея затекла и сильно болела. Еще болела спина. Ныло сердце. Саднили легкие. На первое же движение тупой болью отозвался правый бок — печень, что ли? Иванихин коротко застонал.

— Ты чего, дед? Болит что? — Голос был женский, молодой, деловитый. Сочувствия в нем не слышалось ни на копейку.

Иванихин с трудом сфокусировал взгляд.

Незнакомке было лет двадцать, не больше. А то и меньше. Она разглядывала его со слегка брезгливой жалостью, как дохлую мышь. Удостоверившись, видимо, что кусаться он не станет, девушка небрежно сдвинула посуду на кран стола, взгромоздила на него большую клеенчатую сумку, а сама лихо уселась верхом иа табурет.

«Интересно, откуда она взялась на моей кухне? Кто она вообще такая?»

Язык пребывал в анабиозе, и шевелиться согласился только с третьей попытки.

— Т-ты кх… хто? Откх… откуда?

— Опять пил, — констатировала незнакомка. — Ксюха я. Ксения. Твоя любимая внучка. Ты бы, дед, выгружался бухать. Тебе это уже не но патчу.

— П-пил? — попытался удивиться Иванихин. — П-пычему? Он как-то не помнил, чтобы пил. Если на то пошло, он вообще мало что помнил. Но тело и душа, приняв вопрос на свой счет, однозначно ответили: да, пил. И еще как пил! То, что он постепенно начинал чувствовать, выглядело как худшее из похмелий в его жизни.

Болело все. В общем и в частностях.

Тошнило.

Пустыня рта взывала к орошению — но мысль о том, чтобы встать и налить себе воды, ужасала.

В потревоженный мозг стали поступать данные. Мозг противился, орал, что ему самому плохо, ворочался в тесном черепе, давил изнутри на виски и затылок…