Алексей Тарасенко - Черный крест

Мне неловко, но после у меня в горле комок:

— Миша погиб! Похоронка, наверное, придет только завтра. — И, чуть не плача: — Мне очень жаль!

По другим адресам я не пошел. Никогда.

20. Она меня чем-то задела. И я еще не раз возвращался к ней в дом. Но с тех пор, как ее увидел, пил по три таблетки «антисекса» в сутки.

21. А на доклад к Первому я все-таки пошел. Не садиться же мне в тюрьму из-за такой ерунды, как поход к Главному? Они мне сказали, что я молодец и что с меня, как и было оговорено заранее, сняты все уголовные обвинения. Но о моей дальнейшей судьбе они еще подумают.

22. Серенький дождик накрапывает на тротуары нашей столицы. Империя расширяется, она на подъеме. Мы все чувствуем патриотический подъем.

Мы идем с Анечкой по мостовой «по всем правилам» — за руки не держимся, в глаза друг другу почти не смотрим. Если увидят, что мы целуемся, нас арестуют. А мы и не собираемся. Нам и так хорошо. Постоянно спрашиваем друг у друга: что же такое нас влечет друг к другу?

01. Я сижу в залитой мертвенно-синим светом комнате и разглядываю пустую упаковку из-под таблеток «антисекса». Интересно, что у таблеток в маленькой картонной упаковочке есть инструкция по применению.

Нам объясняли, что российский «антисекс» ко всему прочему еще и хорошее успокоительное, и снотворное, и одновременно еще к тому же «правильно балансирует микрофлору» в желудке человека. Особенные таблетки для мужчин. Особенные таблетки для женщин. Применять только перед сном, запив примерно стаканом воды. Одну таблетку в сутки, лежа в постели. В конце каждого месяца следует написать свой личный номер на опустевшей упаковке таблеток и отправить по определенному адресу. С определенных пор обычная, неэлектронная почта в России — дело очень надежное. Вам могут по почте выслать очень важные документы, вплоть до заграничного паспорта. Ведь за взлом вашего номерного официального почтового ящика взломщику полагается смертная казнь.

Таблетки «антисекса» некогда придумал Дмитрий Андреевич Пашкевич. Пашкевича убил Николай Александрович Ткаченко. Ткаченко погиб сам, наступив на противопехотную мину. С тех пор прошло уже два года, но я все это хорошо помню.

Помню так, что иногда мне даже кажется, будто те события для меня даже сейчас — большая реальность, чем то, что я вижу вокруг себя сейчас.

02. Год назад я закончил Высшее Пехотное Военное Училище. Хоть мне и обещали, что за уничтожение черного креста зачтут последний год учебы как пройденный, но на самом деле я этого не получил. Пришлось учиться. Поняв, что меня в некотором смысле обманули, вспоминая слова Пашкевича: «Они вас используют и выбросят», я потерял веру в этот КГБ. Целый год, все усиливаясь, во мне развивалась «шиза»: мне казалось, что меня вот-вот подставят, сделают что-то — и выгонят, потом заберут в армию на два года, послав в горячую точку, дадут своим ребятам приказ меня шлепнуть как-нибудь в бою, да так, чтобы никто не смог подумать, что меня убили свои. На войне гибнут солдаты.

Но ничего этого не произошло. Мне дали спокойно доучиться до конца и выпустили. Теперь я офицер. После учебы особая, для людей «на примете», практика: всего три месяца, и ты снова становишься в строй. На том месте, куда тебе укажут.

03. Даже если этого места не существует.

Институт, куда меня послали работать, настолько секретный, что, работая в нем, вы не имеете права говорить, где вы работаете. Вместо этого существует «легенда», которую вы говорите всем своим окружающим, если спросят. Даже самые близкие родственники, даже дети о вас должны знать только легенду и ничего больше. Просто иначе вам не жить.

Территориально же институт располагается в Подмосковье, на западе, на некогда Рублевском, так его здесь еще иногда по старой памяти называют, шоссе. Говорят даже, что раньше здесь селились в больших домах плохие люди. Но революция-реформация превратила эти места в сельскохозяйственные поля. Бескрайние поля пшеницы. Так что, если вы поедете по Западному шоссе из Москвы, на пятнадцатом километре под особым указателем свернете налево, проедете еще три километра и, заехав в густой березовый лес, остановитесь в тупике у ворот, и у вас есть соответствующие пропуска, и молодой офицер-охранник вас пустит за ворота, и вы припаркуете свою машину в подземном замаскированном гараже, и дальше пройдете к лифту, и вас там встретят два офицера охраны, и у вас окажется опять с документами все хорошо, тогда в соответствии с тем, какая у вас магнитная карточка, лифт опустит вас минимум метров на сто под землю. Но чем глубже, тем секретнее, чем дальше под землю, тем выше ответственность, секретность и так далее. Вы никогда не узнаете о том, что происходит на этажах выше или ниже вашего. Это секрет.

Хотя лично мне и противно и даже немного стыдно работать в институте, который, как мне кажется, шиш с маслом принес пользы моему отечеству. Реально, думаю, ни копейки.

Научно-исследовательский институт по изучению религиозного и оккультного опыта Земли. Страшно секретно. Страшно расходно. Нисколько не доходно. Ни копейки.

Думаю, меня сюда взяли потому, что я уничтожил черный крест. Или для того, чтобы здесь я сошел с ума.

04. Иногда я ловлю на себе неодобрительные взгляды здешних стариков. Кто-то мне сказал, что это те самые ребята, которые начинали работу с Пашкевичем по проекту «Черный крест». Иногда восхищенные взгляды молодых офицеров. Они восхищаются, наверное, тем, что я уничтожил черный крест Но мне в принципе на это плевать, потому что всех местных работничков для себя я уже навеки записал в шизоиды. Это часто одержимые какими-то абсолютно нездравыми идеями люди, производящие странные опыты в своих странных лабораториях.

Один из здешних обитателей, к примеру, после одной из экспедиций по Китаю привез в свою лабораторию древний манускрипт. Парень был уверен, что если составить по рецепту манускрипта некое месиво черного порошка и его, этот порошок, поджечь, то он, зав лабораторией, пройдя через «великий свет», уйдет в иное измерение. Намешав несколько десятков килограммов порошка, работая с размахом, парень вместе со всей своей лабораторией, а там работало еще ни много ни мало двадцать три человека, взлетел на воздух. Черный порошок оказался порохом.

Я видел обугленные тела лаборантов и лаборанток, ожоги на телах еще живых людей, но не дающие ни единого шанса на выживание… черные лица, сгоревшие веки и блестящие, неморгающие глаза умирающего в страшной агонии. Самого же «героя» просто разнесло в клочья. Жуткий дым, гарь и вонь, несмотря на вентиляцию, работавшую несколько суток в пожарном режиме, еще долго напоминали нам о происшедшем. Хотя на следующее утро лаборатория была просто как новенькая. Готова к приему новых естествоиспытательных героев.