Алексей Тарасенко - Черный крест

Ко мне подходит Масленников и просит прощения за то, что так и не успел мне «сварганить» специального бронекостюма.

— Ну ты, если что, держись ко мне поближе. Я тебя защищу. Глушенков, — продолжает Масленников, — вечером, когда уже было темно, побежал, как мы заметили, в сторону леса вприпрыжку и в хорошем настроении. Потом вернулся ты. Один. Потом подошли еще наши. И больше мы Глушенкова не видели.

— Надо поискать, — говорю, — в темном лесу.

16. Затем включается, но молчит рация Глушенкова. Мы ее пеленгуем и идем по направлению к сигналу.

В темный лес , все вместе, всей кучей. Начеку. Вот это правильно.

Глушенкова (то есть то, что от него осталось) находим лежащим под деревом. Судя по следам крови, по ошметкам плоти, его тело некоторое время висело на толстой ветке дерева, а после рухнуло на землю. Тогда-то, видимо, и отжалась кнопка его индивидуальной рации. Рядом с окровавленным телом — вырван кусок мяса из горла, обглоданы кисти рук, вырваны куски мяса из задницы — валяется кожаная маска лица, содранная с головы. Я ощущаю запах его крови, уже немного «устоявшийся». И мне почему-то он нравится.

Князев приказывает Зайцевскому срочно «химически» кремировать тело Глушенкова и поместить останки праха в специальный серебряный контейнер, а после вне всякого здравого смысла приказывает всем окопаться в бункере. Здесь теперь будет наша база. Он, по всей видимости, сейчас преисполнился решимости отомстить «зверю», как теперь меж собой мы называем нашего упыреныша.

А я насмешничаю над Масленниковым — что, дескать, Глушенкову не помогла его сбруя. А еще вспоминаю, как видел в институте, в нашем отделе, особую комнату любовно оборудованную старичками, где висело огромное количество портретов в квадратных черных рамках. Люди, которые работали над проектом «ЧК» и умерли, проект осуществляя. Только вот — как? Их жрали вампиры? Терзали на части и рвали плоть их, еще живых? Я сплевываю в сторону.

Пол дня у нас уходит на то, чтобы оборудовать более-менее сносное помещение себе для жилья в бункере. Я подметаю пол, выметаю все эти останки людей, гильзы и прочее. Выношу мусор из избы и сваливаю в кучу Лежащие навалом человеческие черепа мне нравятся. Я черствею. Раньше бы я от всего этого зрелища блевал бы. Теперь — нет. Вечером же наблюдаю за тем, как Князев, сидя у костра, достает из своего огромного рюкзака чистенький такой, маленький гражданский саквояжик и задумчиво так на него, почти любовно смотрит, поглаживая коричневую натуральную кожу его боков.

— Что там у вас?

— Да так. Вещица, что называется, на всякий случай.

17. Ночуем в бункере, но пользы от этого никакой. Словно заколдованные, все засыпают. Мне снится, будто я говорю кому-то полусонному, что я нашел разгадку и покажу ему, в чем тут дело. Он соглашается идти со мной.

Утром обнаруживаем новые потери. Тушу Февралева, головой опущенную в унитаз партизанского высокохлорированного химического туалета — отмыв его, наблюдаем, как аккуратненько кто-то отгрыз его пухленькие щечки; и тело Гуськова — без головы, без кистей рук и без ступней ног.

Масленников говорит, что это странно: обычно, начав охотиться за группой людей, вампир жрет за ночь лишь одного человека — видимо, получая калории, достаточные для столь раннего завтрака, — и так на целые сутки до захода солнца. Пожимаю плечами.

Еще Масленников говорит, что наш зверь «работает» один в двух разных «технологиях» обработки человеческих тел. Это тоже странно.

Снова пожимаю плечами, а Князев на меня кричит:

— Тарасенко! — он намеренно ставит ударение не на том слоге, что надо, получается не по-московски, а по-украински. — Вы что, ранены? Почему у вас вся рожа в крови?

— У меня сильное кровотечение из десен. И вы это знаете.

— Так утритесь! Умойтесь и впредь старайтесь следить за своим внешним видом. Что ты, что ты! Сам весь в грязи, а туда же! Десны зудят все сильнее. Иногда мне даже хочется палочку погрызть. Кровь из десен сочится уже не так, как раньше, будто водой разбавленная, но такими комками и сгустками, и все это пахнет болотной гнилью. Полощу рот Протираю глаза лекарствами. Пинцетом шарю в носу Не снимаю без надобности темных очков. Меряю себе температуру — 40°. Пульс — 15 ударов в минуту. Но при этом чувствую себя сносно и даже во всем этом ловлю некий кайф. Да… что-то в этом есть.

18. Князев, видимо, не выдерживает и приказывает всем собраться.

— Мы возвращаемся в замок, — говорит он, — пойдем колонной, расстояние между впередиидущим и идущим за ним — 3–5 метров, смотреть друг за другом и не упускать ни на секунду из виду — это очень важно. В случае же чего, быстро, сами знаете, как, занимаем круговую оборону.

Наконец-то я не в авангарде и не в арьергарде — я в середине. Впереди сам Князев, позади наш великолепный Масленников. Все спешат, и мы собираемся быстро. Тем более что всех подгоняют низкие, темные тучи, идущие на нас с севера. Кажется, что еще немного — и здесь будет темно, как ночью, и, возможно, будет гроза.

Идем строго на запад, ориентируясь на зелень той площадки, которая некогда была пшеничным полем, — там я когда-то выпрыгнул из модернизированного МИ-8. Но место нашего «отбытия» и укрытия в бункере таково, что сначала — но совсем немного — метров 300 нам нужно пройти по лесу.

19. Приблизившись к полю на расстояние метров ста, все повеселели, Князев даже что-то стал насвистывать, а сзади от меня его поддержал своим свистом Масленников — мы… В общем, влипли. Этот участок леса оказался заминированным, видимо, еще партизанами — минами «на уничтожение». Плюс с фланга нас атакует зверь. Идущий первым, Горобец взлетает на воздух. Осколками сечет намертво Куличенко, как мешок с говном .

Он падает на землю бездвижен.

Зверь бьет чем-то металлическим по кумполу Князеву, сзади нас — в арьергарде — рвется на мине Каратенко, после чего зверь этим чем-то металлическим протыкает спеца Куличенко. Масленников истошно орет всем, чтобы «целили в голову», но его меткая стрельба прямо монстру в лицо не приносит никаких результатов. Пули из его нештурмового автоматика отскакивают от некоего металлического предмета на голове зверя. Лишь когда Фирсов долго так и очень неэффективно начинает целить в голову зверя из подствольного гранатомета, тот, перевернувшись, прокатившись по земле пару раз и сдетонировав тем самым две мины, уходит.

А мы, стараясь не задеть еще какой-нибудь опасной ловушки, подбираем тела своих погибших и раненого Князева и возвращаемся в бункер. Итак нас остается десять человек, а вскоре и вовсе девять.

От удара — я, кстати, понял, чем — зверь орудовал, каким-то, видимо, рыцарским мечом — вскоре скончался Князев. Перед самой смертью он отдает свои полномочия руководителя Масленникову, мне отдает тот самый саквояжик, говоря, что это маленькая атомная. Потом он сообщает мне — Боже мой! — что врачи, обследовавшие меня в институте, предположили: я, некогда взорвав черный крест, в момент, когда тот рассыпался в пыль, вдохнул в себя немного этой пыли. Врачи предполагают, что это может серьезно отразиться на моем здоровье. Чихаю ему в лицо черной слизью.