Шарлотта Джей - Кости мертвецов

Сначала она открыла дверь справа, но комната была занята. На кровати и креслах было разбросано грязное белье. Кровать была не заправлена, а на столе стояли пепельницы с окурками, бутылка джина и два пустых стакана. Она толкнула дверь напротив. Комната пустовала. Она была маленькая и светлая, в ней стояла кровать, покрытая выцветшим голубым хлопчатобумажным пледом, один угол отгораживала занавеска с цветами. Комод, резной деревянный журнальный столик и плетеная тростниковая циновка. Здесь не было окон, но верхняя часть стены веранды откидывалась наподобие фрамуги и удерживалась длинным деревянным колышком. Над проемом была прибита грубая сетка.

Стелла, совершенно опустошенная и обессиленная, подошла к кровати. Из-под матраса выскочил громадный таракан и побежал через комнату. Она легла на кровать; казалось, от усталости она разваливается на части. В углу на потолке застыла маленькая серая ящерица. Стелла уснула, радуясь, что хотя бы эта тварь немного скрашивает ее беспросветное одиночество.

Стелла проснулась от звука шаркающих шагов и голосов на веранде. Она не осознавала, где находится, и какое-то время не могла понять, что творится. В комнате, где она лежала, пылало розовое зарево. Серая ящерица на потолке тоже порозовела, будто отблеск лучей. Три папуаса вносили на веранду ее багаж. Она поднялась, оправила платье и вышла им навстречу. Маленький смуглый человек со шляпной картонкой в руках что-то сказал ей на незнакомом языке.

В саду на деревьях полыхали факелы цветов, на теле папуаса, словно отблески костра, сияли красноватые блики. Небо угнетало яркостью красок. Стелле захотелось спрятаться в доме от пугающего ее сада. Она была так подавлена увиденным, что позабыла про свое одиночество.

Она указала на свою комнату, и трое парней внесли багаж, потом по одному спустились с лестницы на дорогу, шлепая по ступеням желтыми пятками. Их тела раскачивались из стороны в сторону, красноватые зайчики перепрыгивали с плеча на плечо. Слуга, заговоривший с ней, ушел последним, и, когда они дошли до окраины сада, он протянул тонкую, темную, словно змея, руку и сорвал цветок. Стелла смотрела им вслед, и в душе ее зашевелилась смутная тревога, но, чувствуя, что она несет с собой новый приступ душевной тоски, она повернулась к саду спиной и вошла в дом.

Дверь напротив распахнулась, и на пороге появилась молодая женщина, она подняла руки, потянулась и зевнула. Женщина была высокая, темнокожая, лет двадцати девяти. На ней был черный халат, расшитый алыми драконами. Один рукав был разорван, на плечи спадали густые не расчесанные волосы. Вид у нее был довольно неряшливый, но, может быть, такое впечатление создавалось при взгляде на комнату за ее спиной, где все так же оставалась не заправленной кровать, на столе стояли немытые стаканы и пепельницы с окурками, а со спинок кресел свисало заношенное белье. Но при взгляде на ее лицо Стелла тотчас же почувствовала, что в ней нет ничего от неряшливого и убогого духа комнаты и что ее грязные парчовые шлепанцы и потертое великолепие алых чудищ не были признаком испорченной натуры. Стелле она показалась красивой. На лице ее читалось спокойное достоинство. В продолговатых, с тяжелыми ресницами глазах, казалось, навеки поселилась безмятежная нежность.

— Вы только что приехали? — спросила женщина ровным глубоким голосом.

Стелла кивнула.

Женщина сверкнула глазами и сказала:

— Значит, они послали вас сюда. Вы должны были поселиться в доме номер шестнадцать.

— Да, — подтвердила Стелла. — Но кто-то занял мою комнату.

— Здесь не то что там. — Она отвернулась и открыла дверь пошире, чтобы взглянуть на электрический чайник на полу. — Здесь крысы, это место так и кишит ими. Все разваливается. Им следовало бы залатать домик, прежде чем селить нас сюда. Может, он и годится для какого-нибудь чокнутого антропа. Их здесь множество, селятся где попало. Да, с жильем здесь туго. Нам еще повезло, что мы не оказались в палатке.

— Чокнутого антропа? — переспросила Стелла. Она выжидающе смотрела на женщину.

— Входите, я заварю чай. — Она прошла в комнату, и Стелла, тронутая ее добрым взглядом, последовала за ней. — Парень, который раньше был здесь хозяином, — она убрала одежду с кресел и бросила ее на кровать, — Дэвид Уорвик. Я ничего о нем не слышала, но меня он и не интересует.

С полки за занавеской она сняла две чашки, бутылку молока, чайник и коробку с печеньем и расставила все это среди пепельниц, стаканов и бутылки джина.

— Он покончил с собой, — сказала она, глядя на закипающий чайник.

Стелла тоже взглянула на чайник и ничего не ответила. Впервые с тех пор, как покинула Австралию, она чувствовала себя спокойно. Она забыла о пестром, как попугай, небе и о руке, потянувшейся сорвать цветок. Ощущение враждебности оставило ее, и она почувствовала себя дома.

— Почему? — тихо спросила она.

— Долги. Посмотрите вокруг, все разваливается на глазах. Довоенные дома сразу узнаешь — они большие, просторные, с верандами. А после войны нас распихали по коробкам, в которых живут люди там, где снежные зимы. Полагают, что так оно цивилизованнее.

— А у него и вправду были долги?

— Недавно выяснилось, что огромные. Он занимал деньги у друзей. Но он был знаменитостью — знаете, что-то вроде национального героя, — и некоторые долги ему прощали, и он выходил сухим из воды. Наверное, он не умел обращаться с деньгами. Просто они его не волновали…

— Я не понимаю, — сказала Стелла, — как человек, не заботящийся о деньгах, мог покончить с собой, потому что их у него не оказалось.

Женщина выловила из чайника клок волос и протянула чашку Стелле.

— Я совершенно согласна с вами.

— Вы хотите сказать, что не верите, будто бы это самоубийство?

— Из-за денег? Нет. — Она говорила с легким акцентом. — И еще многие не верят в это. Это просто так говорится — ну, чтобы только что-нибудь сказать.

— Тогда из-за чего?

Женщина помешала чай. Веки ее были опущены, лицо омрачилось.

— Кажется, некоторым не нужен повод, — проговорила она. — Достаточно пожить здесь.

— Но этого не достаточно! — с чувством воскликнула Стелла.

Женщина продолжала мешать чай.

— Некоторые здесь не приживаются, — сказала она. — Нужно быть толстокожим. — Она подняла глаза, в которых светилась томная улыбка. — Как я. Я никогда ни на что не жалуюсь. Много солнца. Я люблю солнце, и купаться люблю. Мне нравится гулять целыми днями. У некоторых же сдают нервы.

— Только не у него! — воскликнула Стелла. — Он прожил здесь много лет.

— Нет. — Женщина отпила глоток. Если она и была удивлена осведомленностью Стеллы, то не подала виду. — Может быть, и нет.