Сергей Пономаренко - Проклятие рукописи

— Псы Господни… Вы — за мной? — произнес он с трудом выговаривая слова, чувствуя, что язык одеревенел.

— Да, я приехал за тобой, — подтвердил Томмазо и потребовал: — Повтори, что перед этим сказал!

— В двух словах этого не передать, — вздохнул Арджиенто и начал быстро говорить, стараясь убедить страшкого незнакомца в своей невиновности. — Я начну с давних времен. Более пятисот лет тому назад в Орильяке, в монастыре Святого Жерома, принял монашеский постриг юный Герберт. Он отличался огромной тягой к знаниям и умел задавать каверзные вопросы, порой ставившие настоятеля в тупик. Он много читал, как губка впитывал знания и был неудобен, даже раздражал невежественную монастырскую братию. Когда представился случай, он без раздумий покинул монастырь и отправился вместе с графом Борелем II в Испанию, где вскоре стал любимым учеником епископа Ато, известного своей ученостью. А еще ему довелось длительное время провести в Кордове — тогдашнем столице Кордовского халифата — и ознакомиться там со старинными трактатами многих ученых, в том числе и по магии. Существует даже легенда, что он похитил у одного мага колдовскую книгу, с помощью которой можно было управлять духами ночи.

— Этому монаху повезло, что в те времена не существовала святая инквизиция! — зловеще улыбнулся Томмазо.

— Тем не менее своей ученостью он вскоре привлек внимание Папы Иоанна XIII, который даже рекомендовал его императору Священной Римской империи Оттону I Великому, сделавшему того воспитателем своего сына, в дальнейшем императора Оттона II. Но должность воспитателя, пусть даже и будущего императора, была для него слишком незначительна, и через два года Герберт возвратился в государство франков, где возглавил церковную школу в Реймсе, а далее стал архиепископом Реймса, а затем Равенны. Он прославился многими изобретениями, и даже та система счисления, которой мы сейчас пользуемся, его усилиями пришла к нам от мавров вместо более громоздкой — римской.

— Своим рассказом ты утомил меня и до сих пор не ответил на вопрос! — разозлился Томмазо.

— В 999 году архиепископ Равенны становится Папой Сильвестром II. Этот манускрипт — учение Папы Сильвестра II о христианской магии, созданное им на основе знаний, почерпнутых из древних арабских манускриптов. Арбатель — дух ночи и сновидений, которого Папе удалось подчинить себе и с помощью магической печати привязать к своей рукописи! — Арджиенто почти кричал, находясь в крайнем возбуждении, затем немного успокоился. — Меня, монаха доминиканского монастыря в Риме, два года назад привлекли к работе в папской библиотеке, где я обнаружил эту старинную рукопись. Она меня увлекла, и я стал ее обсуждать со своими братьями в монастыре. К сожалению, как в древние времена, так и сейчас есть множество невежественных людей, которым за всем непонятным видится дьявол. Мной заинтересовался трибунал святой инквизиции, и я бежал, захватив с собой рукопись, понимая, что она может быть уничтожена.

Томмазо вспомнил мраморный барельеф на могиле Папы Сильвестра II в церкви Святого Иоанна на Латеранском холме, выбитые на нем стихи, начинающиеся загадочными словами: «ISTE LOCUS MUNDI SILVESTRI MEMBRA SEPULTI VENTURO DOMINO CONFERET AD SONITUM»! [5] «Здесь покоятся бренные члены Сильвестра, который встанет по звуку при приходе Господа». По легенде, когда очередной Папа должен будет уйти в мир иной, из-под земли послышится стук костей, а надпись увлажнится слезами. Когда умирал от болезни Папа Павел II, Томмазо даже пришел ранним утром к могиле, желая проверить, насколько справедлива легенда. Стука костей мертвеца он не услышал, а надпись была влажной, но, может, то была выпавшая роса? В тот день, ближе к вечеру, Папа Павел II предстал перед Небесами.

Весьма загадочной личностью был Папа Сильвестр II, вступивший на святейший престол в 999 году, а число это некоторые истолковывали как перевернутое 666 — число зверя. Ходила даже легенда, что в молодости он продал душу дьяволу, поэтому избегал паломничества в Иерусалим, так как дьявол пообещал забрать его душу, если он там появится. Возможно, поэтому причиной его смерти стала обедня, отслуженная в церкви и посвященная святой Марии Иерусалимской, в народе называемая просто — «Иерусалим». После той службы ему внезапно стало очень плохо, и он понял, что умирает. Поскольку у него был договор с дьяволом, он попросил своих кардиналов разрезать его тело на куски и разбросать их по римским колодцам, надеясь, что бессмертную душу он как-нибудь отвоюет у Сатаны самостоятельно. Так говорит легенда, а как было на самом деле — уже никто не узнает.

Теперь Томмазо стало понятно, почему Папа Сикст IV решил тайно провести арест Арджиенто и уничтожить древний манускрипт, — он не хотел привлекать внимания из-за того, что автором этой рукописи был Папа, глава католической Церкви. Ведь одно дело — легенда, а другое — реальная книга, руководство по колдовской магии, написанное Папой и бросающее тень на всю Церковь. Судьба Арджиенто была предопределена — или его в подвалах инквизиции заставят навсегда забыть об обнаруженной рукописи, или он успокоится на костре. С манускриптом тоже все было ясно — его уничтожат. Вот только почему Папа настоятельно потребовал привезти его? Он хочет лично уничтожить рукопись грешного Папы?

— Этот манускрипт у тебя в единственном экземпляре? Есть ли у тебя еще колдовские манускрипты, книги? — Взгляд Томмазо остановился на шкафу — он решил на всякий случай осмотреть его.

Арджиенто внезапно выхватил кинжал и, размахивая им, решительно подступил к Томмазо, заставив того попятиться к двери.

— Я никуда не поеду и рукопись не отдам! — зашипел Арджиенто, как разъяренный кот.

Он, оттесняя Томмазо от угла, где находилось его оружие, делал резкие выпады кинжалом. Несмотря на то и дело зловеще приближающийся клинок, готовый в любой момент вонзиться в тело, Томмазо по лицу Арджиенто определил, что тот не готов убить и только пугает его. Он принял решение, и, хотя не осознал этого, его тренированное в подобных рискованных ситуациях тело уже само все выполнило. При очередном выпаде Томмазо не отступил, а лишь чуть отклонился назад, так что конец кинжала больно уколол его в грудь. Его левая рука крепко ухватилась за запястье правой руки Арджиенто, держащей кинжал, и резко вывернула руку противника, так что тот потерял равновесие. В тот же миг правая рука нанесла сильнейший удар по голове, отправив Арджиенто на пол. Томмазо вывернул руку с кинжалом на излом, но тут распахнулись двери.

— Что здесь происходит?! — закричал вошедший — полный чернобородый мужчина в длинной темной симаре с широкими рукавами.

Томмазо понял, что объяснять долго, и сразу переключился на него. После нескольких точных ударов по голове тот опрокинулся на стол, сломал его весом грузного тела и, хрипя, остался лежать на полу среди деревянных обломков и разбросанных листов рукописи. Томмазо краем глаза заметил наплывающую тень и едва успел среагировать — перехватил занесенную руку с кинжалом, но тут сам оступился, зацепившись за обломки стола, и, рухнув на пол, увлекая за собой Арджиенто, больно ударился затылком об пол. Окровавленное лицо бывшего монаха с выпученными глазами нависло над Томмазо. Арджиенто вцепился двумя руками в рукоятку кинжала и, налегая всем телом, проявил необычную для своего сложения силу, пытаясь «дожать», пересилить сопротивление рук противника, оказавшегося в крайне неудобном положении. Томмазо из последних сил слегка сдвинул влево нависшую над ним смерть и, неожиданно поддавшись, изменил траекторию движения кинжала, заставив его войти в живот Арджиенто по самую рукоятку. Ужасная, нестерпимая боль заставила бывшего монаха скорчиться, поджать ноги, обхватить руками живот, словно этим он мог ее остановить, как и вытекающую из раны алую кровь. Томмазо, пошатываясь, встал, понимая, что надо спешить, скорее выбираться отсюда, но все же решил довести дело до конца. Он подошел к шкафу, открыл его и сразу обнаружил несколько свитков и книг — значительно больше, чем ожидал. Сорвал с постели одеяло, вывалил на него манускрипт и обнаруженные рукописи и связал все в тюк. Собирать разбросанные по всей комнате листы рукописи Арджиенто для первой книги он не стал — это заняло бы много времени, а Томмазо решил не рисковать, тем более что чернобородый стал приходить в себя.