Хуан Марторель - Сатанель. Источник зла

Николь почувствовала, что кирпич без малейших усилий с ее стороны выходит из стены. Осторожно очистив шершавые края кирпича, она потянула его к себе. На низкой лесенке она почти касалась головой потолка камеры. Если бы она сейчас взглянула на Пьера де Лайне, то увидела бы, что он нервно озирается по сторонам, как будто опасаясь неожиданного вторжения. Он даже приподнял руки и застыл в оборонительной позе.

Но девушка была всецело поглощена своим занятием. Кирпич выдвинулся из стены, как ящик, полый внутри. В углублении стояла маленькая статуэтка, а под ней лежал черный предмет, столько дней и ночей преследовавший ее в видениях и снах.

Николь нисколько не сомневалась в том, что это именно он. Она хорошо запомнила этот глубокий черный цвет в окружающем его мраке. К своему удивлению, девушка отчетливо увидела его очертания, как если бы он был ярко освещен, и изумленно обернулась к своим спутникам; На нее смотрели три пары встревожено следящих за каждым ее движением глаз. К Нагибу и де Лайне присоединился и директор некрополя Долины царей. Ни один из мужчин даже не пытался скрыть нетерпение. Но ее взгляд как магнитом привлекли к себе глаза ее шефа. Ей показалось, что в мире не существует ничего, кроме этого пронзительного взгляда, а ее голову сдавил уже привычный обруч головной боли, хотя Николь и этого не заметила.

Для нее существовали только эти глаза, и они что-то ей говорили.

Не отдавая себе отчета, как будто вместо нее все сделал кто-то другой, не имеющий к ней ни малейшего отношения, она взяла металлическую статуэтку и протянула ее Гамалю Нагибу.

Он осторожно принял ее из рук девушки и начал благоговейно разглядывать. Стоящий рядом директор некрополя вытянул шею, пытаясь получше рассмотреть то, что держал в руках Нагиб.

— О! — восхищенно выдохнул он.

Лишь Пьер де Лайне не проявил ни малейшего интереса к маленькому произведению искусства — он продолжал пристально смотреть в глаза Николь.

Девушка прекрасно поняла, что от нее требуется. Ее воля даже не пыталась сопротивляться полученному мысленному приказу. Она быстро извлекла черный предмет из тайника и незаметно опустила его в карман брюк. Впрочем, спешка была излишней. Даже если бы она замешкалась, никто ничего не заметил бы, потому что ее спутники увлеченно разглядывали статуэтку.

— Невероятно! — шептал Нагиб на родном языке.

Он обернулся к француженке и поднял находку над головой, как бесценный трофей.

— Это бронза. Великолепное литье, безупречная проработка всех деталей… Не вызывает никаких сомнений — это Меретсегер. — Он расплылся в торжествующей улыбке. — Примите мои поздравления, доктор Паскаль!

Николь стояла на лестнице, взволнованно наблюдая за ликованием коллег. Египтянин протянул ей руку и помог спуститься вниз. Ощутив под ногами пол, она взяла у мужчин статуэтку и погрузилась в восторженное созерцание. Она напрочь забыла о том, что внутри кирпича было еще кое-что, и теперь этот предмет лежал в кармане ее брюк.

Она подняла счастливые глаза на Пьера де Лайне. Его взгляд ликовал.

— Превосходно, доктор Паскаль, просто превосходно! — Он беззвучно похлопал в ладоши. — Это полный и безоговорочный успех.

Париж, 2000 год

— Все прошло по плану. Первый фрагмент уже у нее. Но она этого даже не осознает. Для нее он просто не существует.

— Прекрасно, прекрасно… И ей никто не пытался помешать? Вы ничего не заметили? Никаких следов этих… Иных?

— Ни малейших. Совершенно очевидно, что они принимают ее как одну из своих.

— Замечательно. Все идет по плану. Не вижу смысла тянуть со вторым фрагментом. Я уверен, что с этим не будет проблем. Ну а третий пусть остается на месте до великого дня. Рискну предположить, что дата не изменилась.

— Да. В указанную ночь завершится срок в три тысячи триста тридцать лет, о которых говорит пророчество. Ждать больше незачем.

— Остается пять дней. Трудно поверить, что еще немного, и он опять будет с нами.

— Изгнание было долгим. Но он вернется с новыми силами. И на этот раз победа будет на нашей стороне… Никто и ничто не сможет этому помешать.

Севилья, 1559 год

Диего Рамирес был тощ и бледен. С виду ему было уже под сорок, и он не нуждался в тонзуре, потому что на его голове сохранился лишь узкий венок коротких волос, окружавших, подобно нимбу, его лысый череп. Это были седые, гладкие и тонкие волосы, странно сочетавшиеся с его белыми тонкими руками и болезненного вида кожей.

Его пороки и страсти для всех были большой загадкой. Никто никогда не слышал его смеха. Впрочем, те, кому довелось увидеть его тошнотворную улыбку, наверняка надеялись, что им повезет, и они будут лишены необходимости слышать его смех, способный окончательно лишить их покоя.

Когда Диего Рамирес улыбался, его маленькие темные глазки не менялись. Они пристально следили за собеседником, а их взгляд становился более холодным, если только такое возможно. Это была улыбка гиены перед добычей или палача перед жертвой. От этой улыбки холодели не только души его собеседников, но и все вокруг.

Рамирес принадлежал к ордену доминиканцев и был членом севильской конгрегации. Сам великий инквизитор, Фернандо де Вальдес, назначил его главой местной инквизиции и трибунала.

Вальдес был всей душой предан делу борьбы с ересью. Со дня назначения в 1546 году на пост архиепископа и уполномоченного испанской инквизиции в Севилье он всего себя посвятил этому делу, которое считал правым и наиважнейшим. Одни его люто ненавидели, другие считали в высшей степени порядочным гражданином. Среди его покровителей были такие важные персоны, как император Карлос, который его собственно и назначил, а позже его сын, король Филипп, унаследовавший трон отца.

При Вальдесе инквизиция обрела еще большую независимость, а ее трибуналы активизировались по всей Испании. Он же назначил Диего Рамиреса главой севильского трибунала.

Он принял такое решение, потому что хорошо знал способности Рамиреса, а еще потому, что Севилье в качестве его диоцеза предстояло стать под стяг борьбы за истинную веру и ее чистоту. Гвадалквивир был центром международной торговли, а значит, и дверью, через которую в Испанию из Европы проникали пагубные реформистские идеи. Диего Рамиресу предстояло стать тараном, способным нанести чувствительный урон этому скопищу еретиков. Вальдес знал, что он избрал поистине беспощадного охотника, способного рвать добычу, подобно цепному псу, и безжалостно преследовать любого, кто отдалится с пути, указанного Господом и императором.

Чего он не знал, так это того, что Рамирес всей душой предан совсем другому богу, имя которого — Сатанель.