Галина Вайпер - Синяя звезда

– А сам-то ты чего боишься? В чем заключается твой неизбывный страх, Расмус? С чем мне придется столкнуться?

Расмус побледнел, вот уж чего не ожидала!

– Надеюсь, ты не сможешь понять, в чем заключается мой страх.

– Что, он настолько велик и ужасен? – кокетливо спросила я.

– Нет, тебе нельзя с ним знакомиться, иначе он сбудется, – глухо, с усилием выговорил Расмус.

– И что же мне теперь делать? – мое веселье растворилось в холоде его голоса. – Получается, что я сама и являюсь твоим самым большим страхом?

– В какой-то мере, – покорно согласился он.

Какое-то идиотски безвыходное положение! Вот уж чего мне никак не хочется, так это находиться в столь двусмысленной ситуации. Не понять его страхов я, скорее всего, не смогу, но тогда они сбудутся… Чушь какая! Не хочу, чтобы его страхи сбывались. Может, мне глаза завязать, чтобы я ничего не видела? Или решить проблему радикальнее, оторвав голову Расмусу, чтобы он раз и навсегда перестал бояться чего бы то ни было?

– Не поможет, – криво усмехнулся он. – Потому что в этом случае мой страх тоже сбудется.

Я опять сболтнула что-то лишнее? Или этот деятель таки читает мои мысли? В общем, читает или нет, в настоящий момент меня мало беспокоило. Хочется ему знать, что за каша у меня в голове? Да на здоровье, я и сама не всегда могу понять, что там происходит, так что так ему и надо, если он влезает в мои мозги.

– Расмус, послушай, эти ребята могут принимать только облик человеческих страхов? Или способны на что-то другое?

– Что ты в них разглядишь, тем они тебе и покажутся, – немного раздраженно заметил он. – Просто люди, сталкиваясь с неизвестным и непонятным, чаще всего пугаются так, что из них лезет в первую очередь то, что лежит на поверхности. А там чаще всего хранятся именно их страхи.

– Хм! То есть ты сам совсем не обязан пугаться?

– В общем, нет. Дело в том, что они не будут спрашивать моего мнения о том, в каком виде я бы предпочел их лицезреть. Возьмут свой облик из моей головы сами.

– Расмус, – укоризненно заявила я. – Черт тебя дери, ты же колдун. Поставь какую-нибудь защиту вокруг своей лошадиной башки, вот и все!

– До этого я и сам додумался, – он высказался не очень уверенно. – А что, ты в самом деле считаешь, что у меня лошадиная башка? Ты все-таки думаешь, что я некрасивый?

Блин, кто о чем, а этот нашел, о чем печалиться. И когда? Накануне схватки с какой-то инопланетной нечистью! Между прочим, чего больше всего боятся эти твари?

– Скоро стемнеет, – предупредил он меня, и голос его был печальным-печальным. – И они тогда залетают. Я тебе настолько не нравлюсь?

– Да нет, ничего, терпеть можно, – успокоила его я, предположив: – Если они ночные, может, сильного света боятся?

– Боятся, конечно, – безразличным тоном ответил Расмус. – Но не настолько, чтоб улететь с планеты. Попрячутся по разным дыркам, пересидят и снова вылезут. Никакой энергии не хватит, чтобы освещать всю планету круглыми сутками, пока они не сообразят, что пора драпать. Значит, ты меня только терпишь?

Чтоб тебя… лучше бы ты выяснил, как они могут отсюда удрать, каким путем, каким образом? Как их сюда эти, как их там… Три Короля… засунули? Так нет, его волнует совсем другое. Вот навязался на мою голову…

– Расмус, чего ты от меня хочешь услышать? – недовольно поинтересовалась я. – Что я к тебе неравнодушна?

– На мой вкус, такой ответ предполагает как минимум два толкования.

– Ну, хорошо, – не выдержала я, – иногда ты мне даже нравишься…

И тут мою шею сзади нежно обхватили две ледяные ладони. Я с диким визгом оглянулась, все-таки мой страх достал меня!..И принялась истерически хохотать. За спиной стояла невыносимо смехотворная версия Расмуса, да, именно так, с рогами, копытами и хвостом.

Расмус недоуменно обернулся на мой визг, пригляделся. Его громовой хохот заставил меня втянуть голову в плечи.

– Ну, Холли, ну, спасибо! Вот, значит, что ты обо мне на самом деле думаешь? Странно, что я тебе хоть иногда еще нравлюсь…

Наши эмоции явно не понравились явившемуся нас испугать чучелу. Оно, пытаясь сохранить достоинство, стало медленно растворяться в темноте. Я старалась разглядеть, на что оно все-таки похоже на самом деле. Черт, какая красивая штука! Что-то продолговато-прозрачное со складками вдоль тела, какие-то смутно видимые перистые щупальца. И складки-крылья, и щупальца по краям светились слабыми голубоватыми огоньками, которые мерцали во мраке, создавая совершенно изумительную картину.

Я восхищенно ахнула:

– Черт возьми! Да он прекрасен!

Собравшиеся было удалиться от нас пульсирующие огоньки остановили свое движение и, слегка поразмыслив, вернулись. Как все живые существа похожи друг на друга, где бы они ни жили, подумала я, никто критики не переносит. Зато все обожают нравиться другим, а уж перед восхищением своей особой никто устоять не может.

Я засмеялась:

– Расмус, может, ему зеркало поставить? Как ты думаешь, ему понравится?

– Кто его знает, – задумчиво пожал он плечами. – Не исключено, попробуй.

Я щелкнула пальцами, может, и не так звонко, как у Расмуса получается, но у него и пальцы намного длиннее моих. Результат не замедлил явиться – огромное зеркало, чтобы это чудо могло рассмотреть себя в полный рост. Как ни странно, оно и в самом деле подлетело к зеркалу, мерцание создания усилилось. Оно стало медленно поворачиваться вокруг своей оси, стараясь рассмотреть собственную особу со всех сторон. Я давилась от смеха, стараясь его не показывать, но вряд ли у меня хорошо получалось. Величественно отодвинувшись, оно вдруг стремительным движением махнуло в темноту.

Я посмотрела на Расмуса:

– Ну что, будем дожидаться твоего страха?

Он перекосился, но, как оказалось, совершенно напрасно. Его страха мы не дождались, вместо него на нас налетели толпы совершенно омерзительных монстров, полуразложившихся покойников, раздолбанных скелетов и тому подобной мерзости. Они все целенаправленно летели к моему зеркалу, устроив перед ним безобразную толкучку, пихая и отталкивая друг друга, меняя свой отвратительный облик на нечто настолько прекрасное, что у меня даже немножко сердце защемило от нежности к волнующейся вокруг нас мерцающей красоте.

Я неодобрительно покачала головой.

– Как все-таки однообразны человеческие страхи… А твой?

– Я ж тебе говорил, – с нескрываемым облегчением заявил Расмус, – что я единственный и неповторимый. Моего здесь нет, и, значит, все в порядке. Тебе не кажется, что им не до нас?

Столпотворение усиливалось, тучи тошнотворных уродов налетали, не обращая на нас ни малейшего внимания, растворяясь во мраке ночи, становясь изысканными светящимися линиями, мелькающими в воздухе в волнующем, ликующем танце.