Галина Вайпер - Синяя звезда

– А как же! – трубка затряслась у меня в руках от ее хохота.

– Или до сих пор стоишь насмерть?

– Чтоб тебя! – рассердилась я. – Какое твое дело?

– Я должна быть в курсе, – уверенно фыркнула Наташка.

– Иначе что мне говорить твоим усатым детям, когда какой-нибудь лихой джигит увезет тебя на белом коне прямо к счастью?

– Додуматься до такого, это же надо, – не то, чтобы мне нравилась такая перспектива, но идея была неплоха.

– С тобой можно и не до такого додуматься, при минимуме-то информации, – продолжила Наташка. – Поседеешь с тобой на старости лет!

– Иди ты в баню! – посоветовала ей я. – Ты и так уже лет десять как седая, так что нечего прибедняться.

– Сама иди! – захохотала Наталья.

– Я как раз туда и направляюсь, – гордо парировала я. – В следующий раз позвоню не раньше, чем через пару недель, так что не психуй. И детям передай, что все в порядке, пусть не волнуются.

– Ладно, – теплым голосом отозвалась Наталья. – Пусть у тебя все будет хорошо. И я тогда буду счастлива. Пока!

– Пока. Я бы тоже не отказалась стать счастливой.

– Да кто тебе мешает, мымра? Иди уж… в баню… и становись счастливой…

Наташка бросила трубку, я посидела минут пять в раздумьях. Попыталась вспомнить, что в спешке детям написала. А хрен его знает, не помню. Может, действительно сумбурно получилось… Ничего, переживут, они уже взрослые, что им до мамочкиной крыши? У них свои проблемы, намного актуальнее моих по молодости лет и активности гормонов.

Вручив тетеньке деньги за телефон, которые она с удовольствием взяла, я попыталась вручить ей и свою благодарность заодно. Но она ей на фиг была не нужна, тетка буркнула что-то нечленораздельное, и я выкатилась от греха подальше на улицу. Там было если и не теплей, чем внутри, то по крайней мере душевнее. Я закурила, скосив глаза на нос, наливающийся от холода красным цветом. Все-таки хочется быть красивой, а сволочной нос сводит на нет все мои попытки, особенно зимой. Я даже губы не могу помадой намазать, потому что полагаю, что губы и нос, окрашенные примерно с одинаковой интенсивностью, отнюдь не украшают женщину.

Из-за ближайшей деревяшки, которую хотелось квалифицировать как амбар, хотя я в жизни амбаров не видела, только предполагала, что это такое, вывернул Роман. Он шел, сунув одну руку в карман, ссутулившись, размахивая свободной рукой, раскачиваясь на ходу. Его длинный нос был устремлен в землю, как у собаки, идущей по следу. Длинные волосы раскачивались в такт расслабленной походке.

Я уставилась на него, не в силах отвести глаза, я где-то видела что-то подобное. Точно! Но где? Где я могла его раньше видеть? В институте? Что-то сомнительно, не припомню никак… Тогда где? Чего я дергаюсь с моими-то привычками забывать на ходу все, что меня непосредственно не касается? Значит, видела, могла и запомнить нечаянно…

Роман улыбнулся мне:

– О чем ты так напряженно задумалась? Могу тебя обрадовать, баня работает. Мало того, цивилизация достигла здесь таких высот, что в ней есть два отделения, мужское и женское.

– А что, разве бывает по-другому? – по-дурацки удивилась я.

– Ну, Оль, ты что, раньше в такую глушь не забиралась? В некоторых забытых богом местах до сих пор есть бани намного проще местной.

– Неужели аборигенам приходится мыться вместе?

– Зачем? – Роман с сожалением посмотрел на меня. – По очереди… Хотя не исключено, что им понравилось бы мыться вместе. Ладно, пошли, время уходит, а баня работает только до обеда.

– Почему?

– Оля, ты удивляешь меня своей наивностью, – фыркнул Роман. – Где они столько грязного народа наберут, чтобы работать целый день? Тут у каждого второго есть своя банька, где они могут мыться хоть вместе, хоть по очереди, кому как хочется.

Я устыдилась. С легкостью рассуждаю о происходящем за пределами существующей Вселенной, а о том, что творится под носом, ничего не знаю. Мне стало грустно, но ненадолго, хватило только до дверей длинного деревянного здания бани. Пар, вылетевший из открытой перед моим носом двери, чувствительно шибанул в нос запахом немытых человеческих тел. Отказавшись от заботливо предложенного мне мятого веника, побрела в женское отделение.

Деревянные скамейки со спинками были загромождены бельем, раздевающимися немытыми бледнотелыми тетками и отфыркивающимися красномордыми мытыми тетками.

Я скинула с себя одежонку, рванув в… как это у них называется? Помоечное? Нет, кажется, все-таки моечное отделение. Лавки, пар из кранов с горячей водой, пар из парилки. Отыскав среди клубов пара и голых мыльных теток свободный тазик, занялась собой, окружающая атмосфера мне больше не мешала. Бездумно соскребая с себя грязь, я почувствовала странное единение с этой намыленной толпой, безудержно радующейся жизни среди замызганных досок, закопченных стен и скользкого пола. И все-таки подобные радости жизни немного не по мне, я предпочитаю поваляться в ванне, одна, в тишине, можно в компании с книжкой.

Вылив на себя очередной таз горячей воды, почувствовала, что мне, кажется, не по себе. Кое-как доковыляв до своего места в раздевалке, рухнула на него… Дикая боль скрутила меня, разгораясь в животе, в глазах поплыли синие искры, и последнее, что я запомнила, теряя сознание – сострадательные, еще бледные и уже красные лица теток, глядящие на меня сверху вниз, с безмерной высоты…

Задыхаясь, я рывками выплывала из глубин голубого, временами становившегося синим, сияния. Невыносимая боль скручивала тело судорогами, меня разрывало изнутри, казалось, еще немного – и я разлечусь на части, растаскиваемая в стороны страшной силой, стремящейся вырваться наружу. Да, всего ничего, и от меня ничего не останется, все сгорит в нестерпимых страданиях тела. В какое-то мгновение боль вздохнула и начала отступать, медленно оставляя меня. Я открыла глаза… Надо мной склонился Расмус, он держал мою руку в своей. Наши кольца соприкасались, и я почувствовала, почти увидела, как моя боль вытекает через мое кольцо в кольцо Расмуса.

– Полегчало? – тихо спросил он.

Я моргнула, не в силах не то чтобы произнести слово, я не могла даже представить себе, что могу пошевелиться. Он сосредоточенно кивнул головой сам себе, звонко щелкнул пальцами. Мое тело поднялось с пола, где оно располагалось, и плавно поплыло. Я покорно закрыла глаза, ощущая движение воздуха на мокром лице. Наконец моя спина обрела опору, значит, я в своей постели.

– Расмус, почему мне так больно? – простонала я.

– Трансформация личности всегда болезненна, – он вытянул губы. – Холли, дорогая, потерпи, осталось немного.

– Но я не хочу, – слезы потекли сами собой, но плакала не я, плакало мое измученное тело. – Я не хочу становиться Синей звездой, если это так больно…