Геннадий Башунов - Могильщик. Чёрные перчатки

Велион подскочил к Свише, схватил её за плечи, встряхнул.

- Что не нравится? - закричала вдова, брызжа слюной в лицо могильщику. - Не нравится? А ты послушай, как меня в стогу сена трое солдатиков всю ночь...

- Заткнись! - взревел Велион. - Заткнись немедленно!

Это подействовало. Свиша замолчала и уже через секунду обессилено повисла в его руках, всхлипывая от слёз.

- Прости меня, прости... - едва различимо шептала она.

- Мне плевать на всё, - солгал Велион. - Плевать на всех.

Сердце болело. Пожалуй, могильщик впервые понял, что это такое - сердце, сжимаемое болью. Жалость, злость, боль, любовь, обида, презрение, - все эти чувства смешались в нём и теперь бурлили, стараясь вырваться наружу. Хотелось ударить кого-то, что-нибудь сломать, разнести в дребезги...

Он сидел на полу, обнимая рыдающую Свишу.

- Останься, пожалуйста, не уходи... Я люблю тебя...

- Не уйду, - вновь солгал могильщик. - Успокойся.

"Завтра йоль", - подумал Велион.

Он сидел на крыльце и смотрел на звезды. Свежий ночной воздух пах травой и цветами.

Но больше всего воздух пах дорогой. Пылью, потом, усталостью. Затхлостью могильников, кровью, своей или чужой, человеческой или животной. Воздух пах рассохшимся деревом, размокшими плесневелыми сухарями и магией. Сточными канавами, в которых разлагаются тела нищих, крысами и торгашами.

Воздух пах кожей чёрных перчаток.

Он пах этим уже неделю.

Когда первая волна чувств схлынула, Велион решил, что всё пройдёт. Пройдёт злость и обида, презрение улетучится, и всё станет по-старому. Практически так оно и было... они не вспоминали ни того мальчишку, ни истерику Свиши, улыбались друг другу, любили друг друга ночами, засыпали под тонким одеялом, просыпались в предрассветной прохладе и снова любили друг друга.

Но запах дороги не отпускал могильщика ни на миг.

Днями тотенграбер слонялся по дому или двору, иногда надев перчатки, иногда - нет, но в любом случае он думал о могильниках и дороге. Скука начала докучать ему так сильно, что он готов был залезть на стену. Крестьянская работа, к которой Велион уже почти привык и даже начинал выполнять её с удовольствием, начала вызывать острые приступы тошноты.

Ему пора было идти.

Велион поднялся с крыльца, накинул на плечи плащ, перекинул через плечо сумку на лямке. Надо будет купить заплечную сумку, как её там... рюкзак... она не мешает при работе над заклинаниями, чем обычная сумка, и поэтому её не придётся бросать на окраине могильника. А это дорогого стоит - можно брать крупные вещи, а не только мелочь, которую можно растолкать по карманам.

Луна была почти полной, света её хватало, чтобы спокойно идти по дороге. К тому же, уже перевалило за полночь и до рассвета осталось совсем недолго, ведь завтра йоль...

Могильщик тихо сошёл с крыльца, но тут же остановился, услышав позади шум. Уже зная, что случится через несколько секунд, обернулся. Он не хотел прощаться, просто тихо уйти. Но если не получилось, улепётывать, спасаясь от тяжёлого прощания, он не будет.

Силуэт Свиши появился в дверном проёме быстро, появился и замер тенью, в которой не угадывалось человеческих черт.

- Уходишь? - тихо спросила тень.

- Ухожу... - согласился Велион, опуская голову, как нашкодивший ребёнок.

- Не можешь остаться... - констатировала тень.

- Нет.

- Тебя тянет дорога... - едва слышно прошептала тень, но уже через секунду её голос окреп: - Тогда уходи. Уходи, не оборачиваясь и без лишних прощаний, как и хотел. Уходи... но только вернись, пожалуйста, вернись ко мне...

- Вернусь, - твёрдо и уверенно солгал могильщик.

- Я буду ждать, - солгала Свиша. Её тень растворилась во мраке.

- Я тебя люблю... - запоздало сказал могильщик.

Но тень его не слышала.

Могильщик поправил сумку и зашагал навстречу запаху дороги.

Несчастная одинокая женщина рыдала, закусив кулак, чтобы уходящий не услышал её. Иначе он, не дай бог, решил бы вернуться.

И больше никогда не был бы счастлив. Как и она.

Несчастная женщина не знала тогда, насколько сильно она ошибается.

Повзрослевший и многое потерявший за эти годы могильщик пошатываясь брёл проспаться в хлев.

"Я пьяный в хлам, - мрачно подумал он, завалившись на бок прямо на грядку. - Мертвецки пьян...

В ту ночь я тоже был как пьяный. Мне шагалось легко, я радовался дороге, радовался ночи... Чёрт возьми, я был счастлив. А Свиша наверняка плакала...".

Велион с трудом поднялся, пошатываясь, направился к углу дома, где стояла вкопанная в землю бочка, приспособленная для сбора дождей воды. Свиша всегда стирала водой только из этой бочки. Что ж, сейчас он постирает там свою пьяную рожу.

Тотенграбер склонился над бочкой, зачерпнул тёплой воды. Ночь была довольно прохладной, но вода всё ещё была тёплой. Её согрели солнечные лучи, её грела земля...

"А кто согреет меня? Быть может, сын?"

- А ты уверен, что это твой сын? - спросил кто-то рядом.

Велион резко обернулся, чуть не потеряв равновесие, прищурившись, начал всматриваться в темноту. Никого не было.

"Причудилось".

- Нет, не причудилось. Смотри внимательней, могильщик.

Велион прищурился, пытаясь сосредоточиться, вгляделся во тьму. И увидел.

Он замычал сквозь сжатые зубы, отшатнулся. Перед ним стояла смерть. Невысокий скелет, на котором болтались полусгнившие тряпки.

- Смотри внимательней, могильщик, - с насмешкой в голосе сказала смерть.

Могильщик всмотрелся внимательней. И вздрогнул. Вместо скелета перед ним стояла Свиша. Чуть похудевшая, сильно постаревшая. Свиша...

- Узнал? - презрительно спросила бывшая хозяйка этого дома. - Узнал, могильщик, узнал. Ну что, я сильно изменилась?

Велион утвердительно качнул головой.

- Ты тоже, - на губах Свиши появилась усмешка. - Ты тоже... Озлобился, постарел... перестал чувствовать. Не удивляйся, могильщик. Ты стал ходячей деревяшкой. Тощая рожа, бледные губы... краше в гроб кладут, - она горько рассмеялась.

-Ты не Свиша, - прохрипел Велион.

- И да, и нет. Часть Свиши живёт теперь во мне... - голос смерти изменился. - И эта часть просит тебя: не приближайся к моему сыну. Оставь его. Он... он не заслуживает такой судьбы.

- Какой?

- Которой ты ему хотел. Ему не нужны перчатки могильщика, ему не нужна твоя судьба.

- Но я...

- Не хотел? - прервала его смерть. - Может быть... но ты готов забрать его с собой. Прошу, не надо.

- Обещаю. Так значит... - могильщик запнулся. - Так значит, это мой сын...

- Я тебе этого не говорила.

- Но...

-Я назвала его своим сыном. Ты не имеешь к нему никакого отношения. Уходи.

- Но...

- Ты хочешь знать, твой ли это сын? - спросила смерть изменившимся голосом. Теперь перед Велионом стояла Элаги. - А какая тебе разница?

- Верно, - пробормотал могильщик, опустив голову, чтобы смерть не увидела выражения его лица, говорящее об обратном. - Никакой.