Андрей Дорогов - Неомаг

Шагая к выходу, в стекле двери Максим увидел, как капитан наклонился к кассирше и что-то сказал. Молоденькая девочка, с сильно накрашенным но хорошеньким и заспанным личиком кивнула ему, что-то отвечая. Склонившись к ней еще ближе, он зашептал в маленькое оттопыренное ушко. Девчонка слушала, нахмурив бровки, а под конец весело расхохоталась и смущенно махнула на того рукой.

- Вот, так вот брат, - непонятно сказал опер, когда они закурили на крыльце.

Остальное он помнил смутно.

Проснулся, Максим с тяжелой головой и гадким вкусом во рту. Тело было покрыто липким потом, в квартире стояла удушливая жара, не помогали да же распахнутые окна. Опер Крюков, спал в кресле, неловко подогнув ноги. На нем красовались лишь трусы - модные боксеры с плейбоевским кроликом. Неожиданный наряд для милиционера.

Максим постоял, разглядывая мощное тело гостя, обильно покрытое шрамами. Покачал головой, милиционер, капитан, как же держи карман шире, и пошел в ванную. С удовольствием принял душ, попеременно включая то нестерпимый кипяток, то поток ледяной воды. Давящая хмарь в голове потихоньку отступала. Почистив зубы, он полностью пришел в себя. Закрыв глаза, постоял, прислушиваясь к окружающему миру. Последствия маятника уходили, и он начал восстанавливать внутренние щиты.

В дверь ванной стукнули.

- Долго ты еще? - хрипло спросил капитан.

- Выхожу.

В дверь бочком протиснулся, Крюков, включил воду - Полотенце найдешь?

- Обижаешь начальник, - сказал Максим, хлопнув его по голому плечу.

- Ну и ладненько, - Иван задернул занавеску.

Максим стоял у открытого окна, тянул ледяную минералку, слушая как за стеной, плещется вода. Капитан вышел из ванной с полотенцем на жилистых бедрах. Взял протянутую бутылку, и, содрав зубами пробку жадно начал пить. Допив, крякнул.

Максим повернулся к нему. Они стояли напротив друг друга. Одного роста, широкоплечие, кряжистые, с длинными руками и ногами, с мускулистыми животами. Только торс Крюкова был покрыт короткими, похожими на коротко стриженый мех, волосами. Он понял, кого напоминал ему опер Крюков. Его самого.

- Ну что Максим, душевно вчера посидели?

- Хорошо, Иван, - он кивнул, чувствовал, разговор предстоит крепкий.

- Теперь и серьезно поговорить можно, да, Максим?

Он кивнул, можно, - От чего с хорошим человеком не поговорить?

- Ты ведь глупостей делать не будешь? Умный.

- Не тот возраст, что бы глупить.

Крюков поправил на бедрах махровое полотенце. Точно такое только желтое было повязано на талии Максима. Рассмеялся.

- Хороши же мы были бы, если бы махаться начали. - Пояснил он, глядя в глаза Максима, нашаривая на столе пачку, - будешь?

Максим покачал головой.

- Ну, как знаешь, - Крюков прикурил сигарету, подбросил пачку в ладони и перебросил ему ее.

Максим поймал и аккуратно положил на стол. Максим повернулся к нему спиной и поставил турку на огонь, - на тебя делать?

- Хороший варишь?

- Ни кто не жаловался.

- Тогда делай.

Максим спиной чувствовал, как слегка расслабился опер, - да ты, Иван, не напрягайся, рассказывай, за чем я вам понадобился.

- Кому это нам?

- Ты дурку не включай, еще скажи, что ты простым опером работаешь, - он помешивал в турке кофе, чутко в вслушиваясь в тишину у себя за спиной.

- Ладно, тебя не обманешь. Ни какой я не опер.

- И не Иван свет Петрович Крюков, да? - по кухне плыл терпкий аромат хорошего кофе.

- Не Крюков, но Иван Петрович.

Максим знал, гость говорит правду. Он ловко подхватил турку с огня и разлил по чашкам. Иван втянул ноздрями запах.

- Пахнет хорошо.

- Что я еще хорошо делаю? - он стоял, прислонившись спиной к мойке, чутко держа в руках крохотную чашку с чернильного цвета жидкостью.

- Акцию хорошо спланировал.

- Какую, акцию? - Максим по настоящему удивился.

Бывший капитан ткнул пальцем в потолок. Максим вздохнул, - Это была не акция, и уж тем более, я ее не планировал.

- А что это было? - Иван затушил окурок и, откинувшись на подоконник, поднес к губам чашку.

Максим нахмурился, - Ты не поймешь, Иван.

- А ты попробуй, я умный, пойму.

- Тут дело не в уме, долго рассказывать придется, чтобы, что-то понять.

- А я никуда не тороплюсь.

- Тогда, Иван, расскажи, что тебе уже известно.

Максим вздохнул, отпил кофе. Пауза затягивалась.

- Хорошо, - Иван, отпил кофе, неторопливо достал сигарету из пачки, долго раскуривал.

- Начнем с того, что никакой ты не Максим Александрович Лотов.

Максим жестом остановил его. Сходил в комнату принес пачку "Беламора". Тяжело опустился на табурет. Прикурил. Втянул в себя тяжелый дым, кивнул - продолжай.

- Твое настоящее имя Петр Викторович Свержин, сын крупного адвоката, муж дочери известного профессора.

Максим прикрыл глаза.

Воспоминания, которые, казалось, он давно похоронил, тяжелым мутным клубом всплыли в памяти. Ему сделалось дурно. Голос лже Крюкова потускнел, вытесненный событиями десятилетней давности.

- Ну что, Петро, готов в дорогу? - голос отца весело грохотнул в ухо.

Я поиграл мышцами, - всенепременно, батя.

- Зови своих, мы подъехали, - он отключился.

Под окнами, призывно бибикнула, "бэха" тестя.

- Олюня, бери Настюху, родители приехали.

- Уже бежим, - жена потерлась носом о мою щеку, сунула, капризничающую с утра дочку, в руки, - держи.

Я подхватил теплый комочек на руки. Чмокнул в сморщенное заплаканное личико.

- Ну, что ты малышка, ехать не хочешь? А там тепло, ласковое море, свежий воздух.

Мы долго подгадывали время, что бы всей семьей отправиться отдыхать. Но то у отца был процесс, то тесть был занят. В середине августа, все, наконец, собрались. И вот теперь отправляемся к Черному морю, где отец Ольги снял на две недели шикарную дачу, находящуюся в двух шагах от моря. Долго решали, как ехать, пока отец не сказал, - Ша, едем на моей тойоте. Десять мест, все удобства, кондиционер - красота, в общем.

Тесть согласился, но с условием, что вначале поведет он. Батя заскрипел, но согласился.

Споро погрузили вещи. И вот едем. Отцы семейств, впереди, говорили о чем-то своем адвокатском. Тесть - профессор, юрист и по совместительству бывший мент, ожесточенно спорил с отцом. Они обсуждали последнее дело, которое успешно закончил мой отец.

Женщины за исключением, семнадцатилетней Кати, занялись полугодовалой Настюхой. Они весело щебетали, передовая дочку друг другу, трясли перед ней игрушками и сюсюкали. Девочка перестала плакать, но выглядела недовольной.

Я пристроился рядом с Катенком (так в семье звали, свояченицу). Та сидела нахохлившись, уперевшись лбом в тонированное окно. Толкнул в плечо, - Ты че куксишься? На море не хочешь, там сейчас самая благодать, парней молодых много.