Сьюзан О'Киф - Чудовище Франкенштейна

Под конец Уинтерборн стал ходить взад-вперед, а затем вдруг зашагал прочь по тропинке. Я молча шел рядом, ожидая продолжения. Наконец он со вздохом сказал:

— Что бы ни послужило тому причиной, моя бедная жена постепенно изменилась. Поначалу это было почти незаметно: словно из пиджака вытянули одну нитку, потом другую… но вдруг распустилась следующая, и пиджак начал обтрепываться. Потом Маргарет воссоединилась с братом. И уже не просто нитки распускались, а кто-то кромсал пиджак ножницами. Столь быстрого и внезапного перевоплощения я даже представить себе не мог. Наконец пришлось признать, что назад дороги нет… Я смирился с нашей совместной жизнью, но не хотел обрекать Лили на ту же участь. Ни с того ни с сего я пообещал ей устроить костюмированный бал, даже несмотря на то что Маргарет эта затея стоила неимоверных терзаний. Бедняжка постоянно спрашивала: «Зачем нужен маскарад? Костюмы — только лишние расходы. Зачем целых восемь музыкантов? Разве от четверых или троих шума меньше? И зачем гостям оставаться две, три и даже четыре ночи? Они же нас разорят. Может, пусть хотя бы прихватят с собой еды — скажем, по паре яиц?» Это кажется злой шуткой, мистер Оленберг, но мою жену волновали яйца. Ее беспокойство приводит к слезам и необоснованным обвинениям, а потом она хандрит неделями. Если бы я устраивал бал ради себя, то отменил бы его, едва заметив первые признаки ее недовольства. Но я делал это ради дочери и не мог нарушить обещание… Вы можете сказать, что, потакая Лили, я отрекался от ее матери. Но в невеселом настоящем Маргарет я слишком ясно прозревал грядущее ее дочери и пытался доставить девушке побольше радости, пока она еще способна наслаждаться.

Мы дошли до угла. Уинтерборн остановился и окинул взглядом утес, избитую ветром землю, большой каменный куб дома. Мой собеседник уже совладал со своими чувствами, и я внимательно вглядывался в его лицо. В его глазах даже чахлые деревца обретали благородство: сучковатые и кривые, они, вероятно, казались ему отважными и стойкими.

Этими же глазами он посмотрел на меня.

Уинтерборн махнул рукой, и мы продолжили прогулку. Тропинка вела к низкой стене, выщербленной с одной стороны: на другой помещался мраморный барельеф с тремя грациями. Он был повернут к дому и защищен от беспощадного ветра. Я остановился полюбоваться: три невероятно красивые женщины держали друг друга под руку, протягивая свободные руки вперед и предлагая зрителям инжир, гранаты, яблоки. Лица были безмятежные, добрые и кроткие — прекрасные, как эти божественные дары.

Своей красотой грации напоминали Лили, но отличались от нее своим спокойствием.

— Значит, вы считаете, что ваша дочь безнадежна? — спросил я.

— Я каждый день молюсь о том, чтобы оказаться неправым.

— Жена и дочь… Вы словно между двух огней, — сказал я, с трудом подбирая слова от избытка чувств. — Мой вид стал жестоким ударом для вашей жены. Ведь я ее кошмар, кошмар ее брата, жутким образом нашедший воплощение. Так что вы пострадали вместе с ней.

Вот что не давало мне покоя: я ненароком причинил вред ему .

— Да, это было ударом, — согласился он, — но в конечном счете виноват я сам. Знай я, что под маской бреда скрывается истина, что кто-то изо дня в день пытается уберечь от Уолтона свою жизнь, я бы давно получил ордер на арест шурина. Еще раз приношу вам свои самые искренние извинения.

Я встряхнул головой, словно минувшие десять лет были сущей мелочью.

— Прошу вас, не страдайте из-за меня, — сказал я.

— Между тем я уже докурил сигару, мистер Оленберг, — улыбнулся Уинтерборн, — а вы так и не сказали, что я могу для вас сделать.

— Наверное, в следующий раз.

Откланявшись, я зашагал в сторону Таркенвилля, будто остановился в городе.

8 ноября

Раз уж я столько всего наслушался об Уолтоне, самое время прочитать, что он писал. Несколько дней назад я взял связку писем из стола Маргарет, решив позлорадствовать над ними, когда совершу задуманное. Но я уже сомневаюсь в своем изначальном плане.

Маргарет так часто читала и перечитывала эти страницы, что бумага на сгибах стала почти прозрачной. Как и говорил Уинтерборн, деградация Уолтона очевидна.

2 марта 1824 года

Дорогая Маргарет,

в последнее время я приуныл. Все люди мечтают, все хотят иметь мечту… А у меня ее нет. Чем ее заменить? Не знаю. Печаль — единственная моя спутница, но она тоже ни о чем не мечтает.

Я больше не в силах вынести эту горестную разлуку. Пожалуйста, поговори обо мне с отцом. Впрочем, позволит он или нет, я все равно вернусь. Поселюсь под твоей крышей, и он не посмеет меня тронуть. Сэвилл не откажет тебе — ни один добрый супруг не отказал бы.

Скажи Лили, что я приеду. Наверняка она с радостью познакомится с героем множества приключений, о которых ты ей рассказывала. Наверное, она уже взрослая! Странно, что я так скучаю по ребенку, которого никогда не видел.

Скоро я увижу тебя, дорогая сестра. Пусть каждый час будет как последний, а потом, в один прекрасный день, я постучусь в твою дверь!

Твой брат,

Роберт

11 октября 1824 года

Дорогая Маргарет,

Мне приходится выражать тебе соболезнования и поздравления в одном письме. Твой новый брак так резво поспешает за кончиной, что грозит оступиться. Я уже рассчитывал быть с тобой, но злой рок удержал меня в море. Наверное, это знак: следует продолжать плавание, а не пытаться изменить ход своей жизни. Потому я снова пускаюсь в весьма заманчивую авантюру. Я должен узнать, для чего судьба оставляет меня в живых.

С любовью,

Роберт

21 августа 1828 года

Дорогая сестра,

Я пишу тебе в сильном волнении! Природа простила меня за позднее отплытие и усмирила холод. Теперь уж рукой подать до того полумифического места, где стрелка компаса в замешательстве вертится по кругу. Я уже чувствую, как ею управляет мой собственный магнетизм. Я остановлю испуганное вращение и заставлю стрелку указывать на меня.

Я так близок к своей цели, что ты должна готовиться к моему возвращению уже сейчас.

На этом прерываюсь, поскольку мы повстречали судно, направляющееся на юг. Его капитан, нерешительный человек, страшащийся капризов погоды, уже отказался от своих поисков. Он пообещал отправить это письмо, едва достигнет суши.

Сестра, вспоминай обо мне почаще. Скоро я вернусь домой!

17 июля 1829 года

Дорогая Маргарет,

Хоть ты и молчишь об этом, я не вернулся бы, даже если бы ты попросила. Не могу, доколе эта тварь жива. Как я могу переложить на тебя свое бремя? Ведь ты никогда не видела этого создания. Мне стыдно, что когда-то я хотел чего-то еще — чего-либо, кроме его смерти.