Сьюзан О'Киф - Чудовище Франкенштейна

Я приблизился к воротам, вошел и направился к открытой двери. Во дворе было мокро, грязь хлюпала под сапогами.

Через широкий проем я попал в голую комнату с каменным полом, где было сильно натоптано. Вонь была такая, словно что-то протухло под лучами палящего солнца. Внутри находился деревянный загончик, высотой по грудь человеку, а за ним — дверь в другую комнату. Лили шагнула туда и осмотрелась.

— О Господи! — воскликнула она. Я устремился вслед за ней с дурным предчувствием.

Вторая комната была залита кровью. Перед нами стоял мускулистый мужчина с ножом. С ножа капало. Его одежду, бороду, бледное, но мясистое лицо облепили кровяные сгустки. Кожаный передник плохо защищал: рубашка и брюки блестели спереди, будто забрызганные красной краской. У ног человека лежал бык с перерезанной глоткой, откуда на мокрый пол равномерно хлестала кровь. Сзади на деревянных каркасах висели освежеванные и выпотрошенные туши, с которых все еще капало. На полу валялись отрубленные головы животных. Их внимательные глаза делали сцену еще более кошмарной.

Крик привел нас на бойню.

Идеальное место для раздумий над моей природой после двух ночей зверств.

Окровавленный мясник нахмурился и махнул тесаком:

— Как вы меня напугали! Мало того, что я не прикончил его одним ударом, — он показал на кувалду, прислоненную к загону, — так тут еще вы: не успел даже толком кровь спустить. Через месяц какому-нибудь барину попадется жесткий кусок, и он обвинит меня. А разве я смогу предъявить вам счет? Черта с два!

Он наклонился и освежевал животное такими уверенными, лаконичными движениями, что страшно было смотреть.

— Нам, британцам, необходима говядина. Вы же знаете, мы главные мясоеды на свете. Дайте человеку бифштекс, и он победит самое грозное племя дикарей! — Он глянул на нас. — Однако нечасто приходится принимать клиентов среди ночи, к тому же таких необычных. Хотя, может, вы не за этим сюда пришли?

Он похвастался мясницким ножом, который блеснул смертельно острым лезвием.

— Мне нужен врач, — прошептала Лили. — Но…

Она покосилась на окровавленные туши.

— Но вам стало любопытно, да? Позвольте, я вам покажу.

Возвратившись к работе, он свернул бычью шкуру в рулон и положил ее на груду, высившуюся на деревянном столе. Затем быстро отрезал голову, отбросил ее в сторону и подтащил освежеванную тушу к пустой рамке. Задние ноги животного прикрепил к металлическим зажимам, вонзающимся в кость: они были привязаны к веревкам, закрепленным наверху рамки. Мясник собрался подтянуть тушу вверх и подвесить ее шеей вниз наряду с другими. Напрягшись от усилия, бледное лицо мужчины пошло пятнами.

Я прошагал по скользкому полу, взял веревки и одним рывком поднял тушу. Мясник проворно ее пристегнул. Но для меня время растянулось — так сильно обжигала ножевая рана. Если даже кровь перед этим остановилась, теперь она, наверное, хлынула вновь.

— Очень благородно с вашей стороны, сэр. — Мясник закрепил веревки. — Это делают втроем, но мой мальчонка захворал, ну а другой… в общем, лодырь опять наклюкался. Я благодарен, но меня не проведешь. Людей убивали и не за такую мелочь, как изрядный кусок мяса.

Он вновь схватил нож.

— Женщина не лжет. Ей действительно нужен врач.

— А с чего вы взяли, что я раздаю медицинские советы?

— Взгляните на меня! — в нетерпении сказала Лили. Она сняла с себя одеяло, подняв его повыше, чтобы не волочилось по грязному полу, и шагнула к фонарю. Колеблющееся пламя осветило страшно исхудавшее лицо и синяки под глазами, подвенечное платье болталось на ней. — А теперь на него! — Она презрительно кивнула на меня. — Мы должны были остановить карету в парке? И спросить Красавчика Браммела [10] Джордж Брайан Браммел (1778–1840) — английский денди, законодатель моды в эпоху Регентства. или его свиту?

Другой бы на месте мясника лишь утвердился в своих подозрениях, но он, наоборот, окончательно успокоился.

— Моя фамилия — Бишоп. А прозвище — Живодер.

Он протянул мне руку. Свежая кровь не скрывала сеть шрамов, расчертивших его кожу, — шрамов, способных соперничать с моими, и обрубок большого пальца. Заметив мой пристальный взгляд, Бишоп усмехнулся и показал обе руки еще и Лили. Указательный палец на второй тоже был без первой фаланги.

— Руки мясника ни с чем не спутать, — гордо заявил он. — У масонов есть свое тайное рукопожатие, а у нас свое: мы шевелим культяпками. — Мясник пощупал то, что осталось от большого пальца. — Пока есть чем упереться в рукоятку ножа, без работы я не останусь.

Он прошагал к своему набору ножей и выбрал самый большой.

— Вы занимаетесь этим каждый день? — спросила Лили. Другая женщина, или даже мужчина, возможно, упала бы в обморок при виде всей этой крови. Я не знал, восхищаться ли ее самообладанием или, напротив, страшиться его.

— Да, мисс, и, как видите, нередко даже по ночам.

Он подтащил к только что поднятой туше большой жестяной чан и распорол ножом грудную клетку. Выверенным движением левой руки подхватил внутренности, а правую засунул поглубже, нащупал печень и выдернул ее наружу. Затем пронзил ножом диафрагму, достал сердце, легкие и вывалил потроха в чан.

Орудуй Джек кинжалом столь же умело, что он обнаружил бы внутри меня? В глазах потемнело, и все поплыло: даже пришлось ухватиться за деревянную рамку со свежей тушей. Но Бишоп решил, что я наклонился ближе, поскольку меня заинтересовало его ремесло.

— Знатоки говорят, это целое искусство. Один неверный надрез, — он показал на кишки, — и перетравишь половину клиентов. Конечно, я стану отпираться — скажу, что это кладовщик виноват.

— А что вы делаете, — спросил я, голова у меня еще кружилась, — с обрезками?

Я шагнул ближе к чану. Недавно я жестоко поиздевался над двумя людьми, хотя мог прикончить их парой ударов. Возможно, судьба привела меня сюда, чтобы напомнить о том, кем я был на самом деле.

— Да почти все идет в ход, — ответил Бишоп. — Из жира варят мыло, из голов и ног — клей, шкуры дубят, а кости перемалывают на удобрения. Остатки выметают через вон то отверстие и смывают в реку.

Сбросив капюшон, я нехотя запустил обе руки в липкую, остывающую массу, не думая о том, что безнадежно испачкаю рукава и перед рубашки. Я вытащил огромное сердце с торчащими из него венами и артериями. Казалось, оно вот-вот забьется.

— А что вы делаете с органами?

— Некоторые считают их лакомством. Но, по-моему, вы клоните к чему-то другому.

Лили рассмеялась, правда беззлобно:

— Да-да, расскажите, куда вы клоните, Виктор. Поведайте Живодеру Бишопу, что порой случается с органами. Покажите ему.

Бишоп попятился, держа перед собой нож.

Бросив сердце в чан, я скинул плащ. Я позволил рассмотреть свое лицо, потом задрал рубашку и выставил грудь. Я не знал, пропиталась ли кровью повязка на спине.