Петр Катериничев - Корсар. Наваждение

И так – повторялось и повторялось, пока они не замерли, обессиленные… И все мерцало, словно в сверкающем золотом в первых утренних лучах тумане, из которого выплывали тоненькие стрельчатые зеленые листья; они – касались друг друга едва-едва, и в пространстве, окутывающем тела влюбленных, оставалось сотканное этим касанием слово – похожее и на потаенного лесного зверя, и на острую резь той осоки, и на шепот влюбленных пред утренней зорькой – Русь…

«Ой да налетели ветры злы-ы-ы-е…» Мелодия вырвала Корсара из забытья, словно требовательный звонок телефона. Он прислушался: нет, показалось… Привстал.

– Ты что, Митя? – сонно спросила Ольга.

– Ничего. Почудилось. – Провел губами по пересохшим губам. – Просто – пить хочу.

– Я принесу.

– Не нужно. Я сам.

Он прошлепал босыми ступнями на кухню, налил воды, выпил. Автоматически щелкнул пультом маленького плоского кухонного экрана, даже не отдавая себе отчета – зачем и почему он это сделал… Наверное, чтобы не стоять в темноте.

Дима закурил, сцепив зубы на фильтре сигареты; глядя на смутное свое отражение на ночном кухонном стекле, он пытался что-то вспомнить? осмыслить? понять? Или – ощутить себя, но – каким? Прежним и настоящим? Или – новым и настоящим? Что происходит?

Вдруг он почувствовал, как пульсирует, наливаясь горячим, тот самый «комариный укус» – ранка, нанесенная ему неведомо кем и – приведшая к галлюцинациям? Или – к реальному видению жизни, что пока только пробивалось сквозь привычные наслоения обыденной лжи…

Ольга подошла сзади, неслышно, коснулась его щеки.

– Какой ты трогательный сейчас, Корсаков… – произнесла девушка.

– Откуда ты знаешь, что я… – начал было Дима, но девушка перебила:

– Вот тоже секрет Полишинеля… Ты забыл, где я работаю? – Помолчала, произнесла: – Твоя рана саднит?

– Это не рана. Овод какой-то тяпнул…

– Овод?

– Наверное. Лето странное, Москва-река – под домом…

– Не залетают оводы на такую высоту, Митя, и ты это знаешь… – Легонько коснулась горячей припухлости кончиками пальцев: – Похоже на инъекцию. Или – на укус змея.

– Вчера, по-моему, я… – начал было Корсар, но Ольга приложила ему палец к губам:

– Не говори ничего. Молчи. Слова всегда все портят. Вчера, нет, сегодня ночью… все было… так, что… – Ольга тряхнула волосами, взяла из его руки стакан, жадно допила воду, улыбнулась немного беспомощно, глядя куда-то в глубь себя: – Ты был удивительно нежен и удивительно страстен… Можешь мне не верить, но… со мною такое было впервые. За всю мою долгую-предолгую жизнь…

– И со мною, – неожиданно произнес Корсар. – Что-то подобное однажды… уже могло случиться, но я даже сейчас не знаю, наяву, или во сне, или в моем разыгравшемся воображении…

– Однажды – когда? – спросила Ольга, обняв его за спину и прильнув всем телом.

– Давно. На исходе прошлого века. Или позапрошлого. Не помню.

Ольга кивнула согласно, так что он почувствовал щекотание ее волос:

Корсар закрыл глаза. Ну да, так и было. Будущее всегда отбрасывает тень на настоящее, и, когда случается то, что и должно было случиться, мы часто «вспоминаем»: да такое с нами уже было… Вернее – должно было случиться. Потому что – очень хотелось. Ибо… Чему быть – того уж не воротишь.

Корсар разомкнул веки, умиротворенно кивнул своему отражению в стекле, вспомнил народное «утро вечера мудренее», приготовился тиснуть кнопку пульта и погасить плоский экран телевизора, как вдруг…

Лицо Марины Левиной, но… на фото. Потом телекартинка: ночь, ее двор, тот самый, что они покинули с Ольгой несколько часов тому назад, ее гостиная, вещи в беспорядке и всюду – бурые пятна… Корсар знал, что это. Прибавил звук.

– …Марина Левина, корректор издательства «Изумрудный город», в последнее время работавшая и с другими издательствами, найдена мертвой в своей квартире…

– …была раздета и задушена поясом кимоно, испещренным знаками. Вокруг – зажженные и угасающие свечи; на теле Марины – знаки кровью или просто фосфоресцирующей краской…

– …поразительно, что ритуал убийства совпадает с ритуалом, описанным в новой книге «Гробница» известного культуролога Дмитрия Корсара. Судя по многозначительным взглядам работников следственной бригады, отпечатки пальцев Корсара здесь повсюду. Как нам удалось выяснить у соседей, Дмитрий Корсар был в этой квартире минувшим вечером, а его сообщник поджидал во дворе, в тени деревьев, одетый во все черное…

Ольга Белова взяла лицо Корсара обеими руками, повернула к себе:

– Ну что ты застыл? Ты же предполагал, что… Ты был у Марины… двенадцать минут. За это время сотворить такое художество просто невозможно. А на ночь я – твое алиби.

– Пояс кимоно они взяли в моей квартире, – бесцветным голосом произнес Корсар. – Но как вычислили ее адрес?

– Она в издательстве зарплату получала. – Белова притворно-скорбно вздохнула: – А ты – поглупел…

– Так заметно?..

– Пока только мне.

– Значит. Нас уже двое… Или – только двое…

– …прошлым утром наша программа сообщила о гибели Корсара. Теперь выяснилось: пострадал другой человек… Похоже, в нашей столице орудует еще один маньяк или даже секта…

Одним движением Корсар сорвал телеприемник с держателя и бросил в стену. Другим – смел кухонный стол, с размаху ударился в стену, словно хотел пройти сквозь нее, – гипсокартон вздрогнул, но выдержал. На пол посыпались фотографии в рамках – на них виды разных городов и Ольга Белова – на лошади, на автомобиле, на мотоцикле…

– Корсар! – громко выкрикнула девушка, но он уже затих, приник к стене, сполз по ней, словно сдувшаяся резиновая игрушка. Так и сидел на полу с лицом несчастного мима, белого клоуна из жалкой итальянской оперетки, пока Ольга не поднесла к его губам наполовину наполненный стакан. – Выпей! – требовательно произнесла она. – Ну!

Корсар сделал глоток, другой, третий, замер, отбросил пустой стакан, прошептал не переводя дыхания:

– Эта твоя водка…

Ольга прикурила сигарету, подала Корсару:

– Обижаете, мужчина. Чистый спирт.

Он затянулся, выдохнул.

– Легче?

– Пока не знаю.

– По крайней мере – понятно одно. Почему ты еще жив.

– Почему? – спросил Корсар.

– Ты им зачем-то нужен. Очень. Значит – будут вербовать. – Ольга кивнула на разбитый телевизор. – А условия вербовки они создали идеальные.

Корсар внимательно посмотрел на Белову, спросил вдруг, неожиданно для самого себя:

– Сколько тебе лет, Оля?