Петр Катериничев - Корсар. Наваждение

– Так это тебя действительно волнует, Корсар? З ачем ты будешь жить?

– Именно. А вас, Иван Ильич, – нет?

– За годы… как-то притупилось. Как сказал один иностранец, которому всего-то восемьдесят пять с небольшим: привык жить.

– Ничего. Обострим. – Корсар развел губы, обнажив безукоризненные зубы в хищном оскале: – Каждый мужчина в жизни решает для себя только эти два вопроса: «зачем живешь» и «как живешь». Но именно от решения первого зависит все остальное.

– А «как» – тебя уже не тревожит? Заводы, пароходы, яхты? Ах да – есть еще два – с кем и сколько. Не обидно? Одному отмерено сорок, другому девяносто, а третий, понимаешь, еще в сто двадцать по горам скачет горным таким козлом… Или – еще где. В смысле – «на ком».

– Если мне будет – зачем жить, то вопросы «как» и «с кем» я решу сам. С Божьей помощью. А «сколько» – зависит почти полностью от Него.

«Профессор» судорожно хохотнул, подавился вдруг дымом, откашлялся.

– Когда как. Порой – наоборот… – Вздохнул, еще раз затянулся, произнес спокойнее, словно читая нерадивому студенту лекцию: – Именно поэтому, Корсар, тебя и выбрали. Большинство людей вовсе не задаются вопросом – зачем , когда дело касается их жизней! Их интересует только «как» и «сколько».

– Я тоже не ангел. Так – «сколько» и в каких купюрах?

– Можешь не волноваться. Деньги – это не существительное. Это – прилагательное. Ну? Можно принимать твое «не ангел» за согласие?

– Нет. У меня вопрос.

– Слушай, ступай-ка на передачку «Что? Где? Когда?», вот там и умничай. Время ограниченно. Особенно у тебя, не забыл?

– Нет. Но вопрос задам. Один.

– Ну если только один. Раз уж ты «такой внезапный»…

– Что конкретно мне нужно сделать? Или – кого конкретно устранить? За ваше «благодеяние»? И где гарантия – что сам я после останусь жив?

– Гарантии дает только страховой агент. Но – не выполняет, как правило. Клиент-то мертв.

– Я вот что себе думаю: есть человек или люди, которые крепко вам мешают. Вам, господин Савельев, «профессор изящных искусств», лично вам, а не мифической организации… И я могу к ним подойти. Затем и нужен… пока. И – или устранить сам, или вывести его или их – на стрелка. Ну, что вы молчите?

Вы же сами сказали: кто умеет догадываться, имеет право на то, чтобы знать? Я прав?

Едва слышно смазанный затвор прошел небольшое расстояние, загоняя патрон; щелчок предохранителя, смягченный каучуком, был более похож на звук сломанной спички. Оптика прицела приблизила на максимально близкое расстояние лица «профессора» и Корсара.

«Профессор» усмехнулся, бросил сквозь зубы: – Жизнь покажет. – Пожевал фильтр сигареты, жестко зажал в зубах: – Или – смерть.

При слове «смерть» у Корсара вдруг как-то нехорошо заломило виски. И еще – показалось, что стоит он вовсе не на смотровой площадке бывших Ленинских гор теплой летней ночью, а где-то в поле – бескрайнем, стылом, и поземка метет, но только понизу, леденя щиколотки, а мороз столь силен, что небо прозрачно и пустынно дальней сияющей голубизной, и при взошедшем уже низком солнце – видны звезды…

От дикой стужи заломило виски и затылок. Он поднес скрюченные стужей руки ко рту, чтобы хоть немного отогреть дыханием, и – замер, почувствовав, как по спине стекают струйки пота, а сердце бьется, словно зажатая в ладони птичка…

– А тебя, дорогой товарищ, снова «поволокло»… Тянуть совсем не следует, Корсар. Кто знает, как твой организм себя поведет… дальше? Прошу!

Савельев кивнул невидимкам за стеклом одного из «роверов», в котором приоткрылась – вернее, отъехала в сторону, как в маршрутном такси, – черная дверца.

– Как там пелось в песне? «Сделай шаг – там ждут тебя друзья!»

Корсар тряхнул головой, произнес хрипло, постепенно приходя в себя:

– Мне другая вспомнилась: «До любви мне дойти нелегко, а до смерти – четыре шага!»

– Кто ж тебе такую пел? Неужто Арина Родионовна?

– Нет. Отец.

– Ничего веселее он не вспомнил?

– А я не просил веселее. Я просил настоящую военную песню.

Профессор только хмыкнул: дескать, ох уж эти ветераны…

Корсар посмотрел рассеянным взглядом на автомобиль:

– Меня что, прямо здесь и сейчас собираются «уколоть»?

– И что смущает?

– Антисанитарные условия. И угроза пандемии бытового ящура.

– Снявши голову, по волосам не плачут…

– Это – кто как. Скажем, палачу положено голову поднять – на обозрение честнóму народу. А ежели клиент лысый?

– А ты – веселый малый, Корсар.

– И – находчивый. Иногда.

Дима на трясущихся от слабости ногах сделал к машине шаг, другой, оступился, прянув почти наземь, – Савельев инстинктивно подхватил падающего Корсара под руку и, мгновение спустя, почувствовал жесткий болевой захват кисти и предплечья: Корсар оказался сзади, а к набухшей кровью сонной артерии «профессора изящных искусств» уже было приставлено остро отточенное лезвие ножа.

– И не нужно дергаться, профессор. Артерию взрежу одним движением…

– Тебя сейчас убьют.

– А если этого я и добиваюсь, а, Иван Ильич? Такая мысль не приходила?

– Чего ты хочешь?

– Правды.

– Ты что, серьезно думаешь, что…

Увидев, как в проеме приоткрытой дверцы «ровера» показался оформленный трубой глушителя ствол:

– Совсем вас не уважают, профессор. Или – не ценят. Неучи. – Корсар слегка дернул рукой; на шее Ивана Ильича мгновенно набухла кровью полоска.

– Всем убраться! Закрыть двери! – визгливо выкрикнул «профессор».

– Ну вот. А то – «москаль нэ боится смерти».

– Я этого не говорил, – глухо произнес Савельев.

– Вы слишком часто употребляли слово – с некоторым пренебрежительным самодовольством по отношению к такой серьезной даме. Вот я и хочу узнать – почему?

– Так все-таки – правду?

– Уж правда это будет или, как все в этом мире, иллюзия ее… Почему заменили мою книгу? Почему убили всех, кто причастен к ее изданию? Кто конкретно руководит проектом и – что это за проект?