Петр Катериничев - Корсар. Наваждение

Корсар выключил телевизор, вышвырнул тело из кресла-качалки, а на ум пришла цитата из любимого фильма, «уместная» сейчас, сколь и навязчивая, как ледокол «Арктика» на экваторе: «Возможно, меня даже наградят. Посмертно».

Корсар сидел дома, у камина. Извлек с антресолей и перебирал старые фотографии – вот он – подросток, а вот – еще ребенок… И еще одна, невесть как сохранившаяся в этом альбоме: на ней Дмитрий Корсаков, авиатор, в летном реглане, рядом – княжна Ольга Бельская. И подпись: «Мите – с любовью. Царское Село, 1912 годъ».

– Дмитрий Петрович Корсар?

– Он самый.

– Капитан Карамышев. Помощник генерала Кацубы Сергея Сергеевича.

– Да ладно… И – что?

– Мне поручено довести до вас, что руководство приняло решение о представлении вас к ведомственной награде…

– Знаку «Юный помощник прокурора»?

– Мы не прокуратура, мы…

– Это радует.

– Церемония награждения состоится…

– Я не смогу присутствовать. У меня, возможно, грипп. С двумя «пп». Гонконгский. Вам же не нужно, чтобы я перезаразил все управление? Вот и славно. Как? С малиной, с медом, с воблой? Служу трудовому крестьянству! Да? А как правильно? Ну – вам виднее. Ура!

Капитан Карамышев взял тонкую папочку, услышав зуммер вызова, вошел в кабинет шефа.

– Ну что?

– Звонил. Он – болен. Заразен.

– Зараза нам не нужна.

– Я тоже так подумал. Он лечится, но к церемонии вряд ли будет здоров.

– Ну и ладно. Вручим ему награду позже. При удобном случае.

– Так точно.

Капитан строево развернулся и вышел. Генерал Карамышев прикрыл усталые веки, обрамленные красными ободками, помассировал, надел темные очки. Вздохнул, потом, словно украдкой, вынул из стола колоду карт, закрыл глаза, произнес: «Туз червей», вынул на ощупь – туза червей. Снова закрыл глаза, произнес: «Дама треф» и – вынул даму треф. Следующей была десятка бубен, потом король пик… Генерал не просто выглядел счастливым, как ребенок, он – сейчас действительно был по-детски счастлив.

Из правительственного здания выходит к машине высокий чиновник. Машина «под колпаком». Чиновник с брюзгливым выражением лица оглядывает пространство перед ним. На другой стороне улице паркуется Корсар, выходит из автомобиля, вынимает золотой портсигар с надписью «…с любовью», открывает, вынимает леденец, забрасывает в рот… Солнечный зайчик отскакивает от золотой поверхности, словно от зеркала… От неожиданности чиновник жмурится, чуть не падает, словно в него попала пуля, прикрывает глаза ладонью, потом вынимает очки с черными как смоль стеклами, надевает. Подъезжает представительская машина, тоже черная, тонированная, выскакивает водитель, открывает перед шефом дверцу. Тот что-то говорит вполголоса, водитель смотрит – но ни Корсара, ни его автомобиля на противоположной стороне уже нет.

Пять лет спустя. Россия

Украшенная флагами и шариками сцена, трибуна. На трибуне – бодрый моложавый политик.

– Наше движение «Единое здоровье нации» уже объединило миллионы людей на всей земле и смело может называться партией – партией благосостояния, веры, здравого смысла! И сегодня мы собрались, чтобы утвердить устав этой партии – новой силы, ведущей нашу страну, нашу любимую Россию, и все человечество к прогрессу, миру и процветанию! Прошу – голосовать!

Мужчины и женщины, одетые в похожие деловые костюмы, дисциплинированно нажимают кнопки «за». У всех разные лица, но одинаковые, словно без зрачков и без единого блика, глаза.

Пять лет спустя. Швеция

Корсар сидит за столиком в стильном литературном кафе в Стокгольме. Перед ним – ноутбук, на котором он увлеченно набирает текст, и чашка черного кофе. Напротив присаживается женщина, произносит тихо по-русски:

– Господин Корсар? Вот моя визитка. Мне порекомендовали обратиться именно к вам, как к ведущему специалисту по закрытым тоталитарным сектам…

Корсар поднимает глаза. Горечь, изумление, удивление, радость, восторг – эти чувства проходят по его лицу; наконец он овладевает собой, спрашивает:

– Ольга… ты… жива…

– В огне не горим, в огне не тонем!

– Ты – не изменилась… Даже помолодела.

– Ты удивишься, Корсар, но ты – тоже. Вот только седины немного… прибавилось. Тебе идет.

– Что будешь пить? Кофе, чай, коньяк?

Ольга рассмеялась, откинувшись на спинку стула:

– Ну что вы, мужчина? Чистый спирт!

Корсару хотелось обнять ее, прижать к себе, но сил пока было – только радоваться.

– Что ты улыбаешься во весь рот? – вполголоса, наклонившись к нему, выговорила Ольга. – Это – Стокгольм, здесь так не принято!

Он ее словно не слышал… Пробормотал зачарованно:

– Время тебя не трогает…

Ольга на мгновение замерла, мимолетная улыбка прошла по губам, она кивнула:

– О да. Кажется, я научилась с этим ладить. Но как говорит Александр Александрович Волин, великий и мудрый…

– Он – тоже здесь?

– В Испании. Но завтра – будет. О чем я?

– О времени…

– Времени не существует. Время – всего лишь то, чем мы его заполняем.

– Ты знаешь чем?

– Как и ты… Любовью. Другого пути просто нет.

Девушка положила в раскрытую ладонь Корсара руку, он бережно накрыл ее другой, пристально посмотрел ей в глаза, она ему…

Так они сидели долго-долго, не в силах оторвать друг от друга взгляда, словно не виделись целую вечность. Может быть, так оно и было.

Капелюх – шляпа ( укр. ). Но в таком значении слово «капелюх» употребляется и в России: заядлыми парильщиками и заядлыми рыбаками.

Лох – рыба, которая водилась раньше повсеместно. Разогревшись на отмелях, впадала в такую лень и ступор, что ее спокойно ловили руками. ( Здесь и далее примеч. авт. )

Стихотворение Петра Катериничева «Кровь и вино».

В дословном переводе – «Ежедневное волшебство», «Чародейство сегодня».

Именно так: «на раскопах». «Раскопом» называется непосредственно место, где копали или копают, «раскопки» – это или действие, или термин («раскопки Трои»).

Река Бенхай разделяла Северный (коммунистический) и Южный Вьетнам; Южный Вьетнам именовался тогда у нас Сайгонским режимом; после начала американо-вьетнамской войны в 1964 году советские военные советники принимали активное участие в защите Северного Вьетнама; война закончилась в 1974 году блестящей военной операцией, разработанной в советском Генеральном штабе, молниеносным захватом северовьетнамцами и вьетконговцами Сайгона; американцы отступали и эвакуировались спешно, почти панически.

Из Символа веры.

Исход, 3: 13,14.