Сергей Саканский - Другая. Украденная душа

Это уже совершеннейший бред! Значит, с ним вчера все-таки была Дарья. Хорошо, что он не рассказал Маше, как только что собирался… Но это трудно представить: почему на Дарье вчера было точно такое же платье?

Родион впервые почувствовал страх. Вот они здесь сидят, оба такие маленькие, а вокруг их, с их участием происходит какая-то странная игра, в которой задействована Дарья, как бы исчезнувшая, умершая, и кто-то еще, неведомый и властный. И какая роль отведена Маше, и какая – ему самому? И насколько Маша в это посвящена?

Надо бы просто поговорить, все друг другу сказать, но почему-то язык не поворачивается. Ведь если сейчас завести разговор об этом, то придется объясниться и о сегодняшней ночи.

– Знаешь, – вдруг сказал Родион, – Я не смогу сегодня никуда пойти.

– Что так?

– Есть у меня неотложные дела.

– Не скажешь, какие?

– Нет. Пусть и у меня будут от тебя тайны.

Он пошел домой пешком, улица, вся в солнечном свете, казалась ему нереальной, нарисованной. Вот именно здесь он вчера увидел ту, другую…

Все это какое-то наваждение. Раньше Родион был уверен, что такое бывает только в кино: видеть человека, с которым ты близко знаком, и не узнать, сомневаться – она ли это или ее двойник? Принц и нищий: мальчика не узнал даже его родной отец. Что там еще? Королевство кривых зеркал: Оля и Яло, пионерка и ее отражение, актрисы-близняшки, попросту Таня и Оля Юкины, фильм Александра Роу, 1963-й год… Анидаг – гадина. Ягупоп – попугай. Клянусь красотой своего отражения! Посмотри на себя со стороны! Чтобы стать королевой, ваша прабабка казнила свою сестру!

Может быть, все дело в том, что мы невнимательно смотрим друг на друга… Получается, что мы не видим друг друга в реальности, а действительно как-то галлюцинируем, и наше зрение, отрицая явные отличия, старается сгладить их, создавая привычный образ?

Его мысли прервал звонок Зуева:

– Я на втором маршруте, угол Садовой и Венцека, придешь?

– Уже иду! – ноги Родиона сами собой завернули направо, подтягивая за собой туловище, которое все еще стремилось в сторону дома, держа телефонную трубку около уха.

Второй маршрут как раз и начинался в той пивной на углу. Вернее, последние годы там было кафе с официантами, но это не важно.

Друзья встретились, разговор увел Родиона от насущных мыслей на несколько часов. Пивной маршрут не был пройден до конца, и поздно вечером Родион обнаружил себя дома. Он лежал на свой кровати, раскачиваясь вместе со всем домом, то погружаясь в сон, то пробуждаясь с огнем в груди.

Где-то около трех, зайдя на кухню попить, он заметил неубранный надувной матрас и свернул его. Запах женщины… Запах всего, что происходило здесь вчера.

Он лег навзничь на кровать и уставился в потолок. Кого он любит – Машу или ту, которая была здесь ночью?

Петров женат был на ее сестре, но он любил свояченицу…

Пока и неженат. Неужели вчера и правда была Дарья? Если да, то Маша рано или поздно узнает об этом.

Родион представил себе свадьбу. Внезапно заявляется Дарья. Сестры мирятся, обнимаются, Дарья бросает короткий взгляд в его сторону.

– Знакомьтесь! Вот мой жених, вот моя сестра.

– А мы, типа того: уже знакомы…

Незаметно подкрадывалось утро, выбеливая дверь, а Родион все думал о событиях последних дней, и ему казалось, что он знает к ним какой-то ключ, который все ускользает из его пальцев, словно во сне…

Татуировки – вот что было ключом. Но ведь они могли быть наклеенными! А это еще зачем? Может быть, Маша – просто сумасшедшая? А нужна ли ему сумасшедшая жена? Может быть, тогда, лучше – Дарья? Где ее теперь искать? Стоп. Если Маша сумасшедшая, и она наклеила татуировки, то это значит, что никакой Дарьи вообще не было и нет. Ты засыпаешь…

Звонок в дверь. Кого это могло принести в такую рань? Разносчик гнилой картошки?

Родион встает, накидывает халат-привидение, сам порхает призраком по темному коридору, отражаясь в старинном бабушкином зеркале с замутненной амальгамой… Смотрит в глазок: не может быть! Распахивает дверь, с лестничной клетки врывается холодный воздух, раскачивает полы халата. На пороге стоит Маша.

Она непричесанна, кое-как одета, под глазами бессонные круги. Она буквально падает ему на грудь, он подхватывает ее.

– Что случилось – эксперимент закончен? – говорит Родион, обнимая ее за талию и вспоминая, что в этом самом месте у той, другой – два стреловидных дракона…

Нет, сейчас не уместен этот легкий цинизм.

– Родя, – говорит она, – Родя! Я хочу рассказать тебе все.

Холодно. Вот, сейчас она скажет. Что в Москве у нее был другой. И он, ее жених, ее немедленно простит. Родион заранее знал, что простит, и никогда не попрекнет. Ни одной женщине он бы не простил измену. Это может значить только одно: никого из них он не любил. Верных и неверных, честных и лживых – никого. И только ее он на самом деле любит, и произошло с ним такое впервые в жизни.

– Это не то, что ты думаешь, – вяло пошутила Маша, вбрасывая в разговор одну из расхожих фраз, над которыми они оба дружно смеялись.

– Я слушаю, милая.

Маша всхлипнула.

– Я дура, скрытная, замкнутая дура. Я всегда была как будто половинкой человека, частью своей сестры. А теперь сестры нет. И мне вдвойне паршиво. Я путано говорю, да?

– Говори! – Родион вдруг понял, что сам сейчас расплачется, и это могли быть слезы умиления: так он в эту минуту гордился собой – за полное открытие любви, за готовность прощать…

– Говори, что хочешь. Только не молчи больше.

– Мне надо очень многое тебе рассказать. Я должна была сразу придти к тебе, как только со мной начало происходить это. Ведь, кроме тебя, у меня никого нет на свете.

Это – другое. Нет никакого мужчины. И прощать теперь вовсе не надо – достаточно было одной готовности простить.

Он взял Машу за руку, провел на кухню, мягко усадил в кресло, погремел спичками, зажигая газ. Стукнул чайником о плиту.

– Я не знаю, что со мной произошло в Москве, – тихо сказала Маша, – но это не было конкурсом красоты.

Родион с удивлением посмотрел на нее.

– Лунный дождь… – медленно проговорила она, помолчала и повторила:

– Лунный дождь.

Маша говорила долго, Родион не перебивал ее.

Она видела его один раз в жизни, много лет назад, и, хотя та ночь была связана с ужасом и болью, Маша вспоминала ее с тайным восторгом, потому что именно тогда в ее душу вошел и навсегда в ней остался – лунный дождь.

В одном тайном месте, за линией серых сараев была выломана штакетина в заборе, и они с сестрой вылезали через эту дыру на свободу, шли по неширокой балке, где на дне искрился ручей, распухавший в дождливые дни, и он, словно серебристая путеводная нить, выводил их прямо на Урал, на обрыв. Там, где балка срывалась в голубую бездну, и ручей разваливался на десяток звонких водопадов, они построили шалаш – из дубовых и сосновых ветвей, пахнущих баней и белыми грибами.