Сергей Саканский - Мрачная игра. Исповедь Создателя

Что если мир действительно изменился, и я попал в какую-то другую реальность, в лучших традициях ненаучной фантастики, почему-то при этом оставшись самим собой? Окружающий мир обернулся кошмаром, хоть не являл ни призраков, ни голливудских чудовищ, не истекал реками крови. Это был спокойный, уверенный кошмар деталей. Медленно, вкрадчиво, по одной – они входили в мою жизнь, настаивая на безумии.

Подумав так, я захохотал в голос, запрокинув голову. Я даже хлопнул себя по коленям. Я уже давно так искренно не смеялся. Ну да, непременно – вот сейчас распахнется дверь, и на пороге материализуется пришелец, вампир, мой двойник, Марина, или что-то в этом роде. Я, конечно, не всегда и не полностью отрицаю некую инфернальность бытия – существование каких-то посторонних сил очевидно, доказано многолетним опытом моих собственных наблюдений, – но не до такой же степени!

Внезапно сзади раздался шорох. Я оглянулся. В дверном проеме стояла женщина. Она тревожно смотрела на меня.

– Здравствуйте, – улыбнулся я, не сразу узнав профессоршу с соседней дачи.

– Здравствуйте, – ответила она бесцветным голосом.

– Я думал найти здесь Гену, но…

– А как же вы вошли?

– Все знают, где лежит ключ.

Она вздохнула и перевела взгляд на гравюру, которую я только что рассматривал.

– Вы похожи на посетителя музея, молодой человек.

Внезапная догадка осенила меня.

– Разве вы меня не узнаете?

Женщина пожала плечами.

– Я – Рома, старый друг Геннадия, Рома Ганышев.

– Что-то не припоминаю.

– Посмотрите на меня внимательно, неужели я так изменился, Жанна Михайловна?

Услышав собственное имя, она успокоилась.

– Извините, здесь бывает так много людей… Вы ведь школьный друг Гены, да?

Она не узнавала меня. Эти слова были лишь любезностью мягкого, никогда не имевшего своего мнения человека. Когда-то давно я хорошо знал ее. Тогда это была женщина сорока с лишним лет, немногим младше моей матери, милая, соблазнительная. Сейчас передо мной стояли развалины. От города, некогда процветавшего, остались одни фундаменты. И она никогда в жизни не знала и не видела меня.

– Их никого не было со времен пожара, – сказала она.

– С первого ноября?

– Ну нет. Несколькими днями позже, когда нашли трупы.

– Трупы? – сказал я. – Сколько трупов?

– Два – мужчина и женщина.

– Как вы сказали? Мужчина?

– Ну, не совсем. Можно ли назвать мужчиной обугленный труп?

– Почему бы и нет? Почему бы не совокупляться с обугленным трупом? – подумал я, придя в бешенство, но все же сумев сохранить бесстрастный голос:

– А эта женщина – кто она?

– Какая-то второсортная певица, либо танцовщица – не знаю. Вся эта история довольно грязная. Взломали замок, залезли, барабанили на рояле, словом – резвились дня два. Я сначала подумала: Гена с друзьями. Мне еще показалось странным, что он не заглянул к нам… Потом я услышала пальбу. Ночью загорелась дача.

– Ну да, – сказал я, – они палили в мишень, из мелкашки.

И тут меня пошатнуло, будто бы кто-то невидимый толкнул меня в грудь. Из мелкашки ли? Я отчетливо вспомнил мишень. Отверстия были от крупнокалиберных пуль, выпущенных из настоящего оружия. Целая улица глупостей, которую я так тщательно выстроил за последние полчаса, стремительно закружилась возле меня, навроде Penny Lane.

– Я уж не знаю, из чего они палили и зачем, – сказал Жанна, не заметив моего кружения. – Помню, я считала. Выстрелов было ровно семь. Не правда ли, это что-то мистическое?

– Несомненно, – сказал я с ненавистью. – Могу ли я от вас позвонить?

Она поколебалась, все еще предполагая во мне бандита.

– Пройдемте, – наконец решилась она.

Я запер сарай, положил ключ на место, стараясь сделать это правильно, небрежно. Пальцы мои дрожали.

Мы прошли сквозь внутреннюю калитку, соединяющую два соседних участка, и поднялись по ступенькам дома Жанны.

Увидев через мое плечо, как я кручу телефонный диск, она усмехнулась:

– Вы набираете не то. Это старый номер. Они ведь разменялись с родителями, разве вы не знали?

– Меня давно не было в Москве.

– Это заметно. Ваш черноморский загар…

Я недослушал, поскольку произошло соединение, и в трубке возник чей-то неприятный голос. Я спросил Гену.

– Я тебя слушаю, – произнес тот же голос. – Как раз сегодня вспоминал тебя, хотя, честно говоря… Никак не ожидал твоего звонка.

Это оказался Хомяк, и он сразу узнал меня. Он не стал скрывать своего удивления.

– Нам надо увидеться, – без предисловий сказал я.

Он помолчал. Где-то в глубине его квартиры тихо звучал Because Леннона. Это привело меня в ярость, вызвало каскад воспоминаний: именно под этот аккомпанемент я бы с величайшим удовольствием раздробил череп моему бывшему другу.

– Хорошо, – холодно произнес он. – Приезжай. Записывай адрес. Только… Через два часа мне надо будет свалить по делу.

Его голос неузнаваемо изменился за эти годы, в чем не было бы ничего удивительного, если бы голос не показался мне знакомым, причем как-то странно, навязчиво знакомым, вроде бормотания радиоточки. Это был голос какого-то другого человека , которого я, несомненно, знал, но никак не мог вспомнить. Я ощутил легкий укол страха, как всегда бывает, если сталкиваешься с чем-то необъяснимым.

Положив трубку, я быстро двинулся к выходу.

– Не хотите ли чаю? – предложила Жанна.

– Спасибо, – возразил я, продолжая свой путь.

– Сейчас перерыв в электричках. К чему вам мерзнуть на платформе?

Она сделала шаг ко мне. Ее лицо стало кокетливым, еще более гадким. Похоже, она боялась упустить случай, которых в ее жизни осталось уже немного. Ее слишком уж пышный бюст показался мне подозрительным, и я понял, что там, под накладной упругостью лифчика болтаются жалкие старческие груди.

– Я возьму такси, – сказал я.

Ее взгляд потух.

– Дорогое удовольствие по нынешним временам.

– Скорее, дорогая необходимость.

– Как и этот коньяк, – она кивнула на стеклянную дверцу буфета, впрочем, уже без всякой надежды.

– Поверьте мне, – сказал я, – это очень дешевый коньяк.

Выходя, я еще раз посмотрел в сторону дачи. Развалины, руины… Жанна стояла в дверях и, вероятно, смотрела мне вслед. Я не оглянулся. Оглядываясь, мы видим лишь руины.

По пути на трассу я попытался переварить эту случайную встречу. Почему я с такой легкостью расписался в собственном безумии? Только что передо мной красовалась Жанна, о которой я мог бы сказать то же самое. Ведь это не я забыл ее и как бы впервые увидел, а она – меня, хотя мы знали друг друга около двадцати лет, и она не могла не помнить – если уж я так сильно изменился – моего имени, фамилии… Тогда кто же из нас – сумасшедший?