Сергей Саканский - Мрачная игра. Исповедь Создателя

Она стояла, одним коленом упершись в венский стул, приспустив трусики, и симулировала мастурбацию. Глаза мои отказывались верить. Но это была – вне сомнения – она.

Одна странность поразила меня в этих изображениях, одна общая черта. Большинство моделей имели в той или иной степени выраженные африканские черты: либо настоящие мулатки, либо наши, доморощенные аскалки. Это был весьма романтический пансион.

– Бедненький! – услышал я голос соседки. – Тяжело на такое смотреть нормальному мужчине… Понимаю.

Я ошалело оглянулся на нее. Кажется, на несколько минут я вообще забыл о ее присутствии. Безумная мысль посетила меня. А что, если нет и никогда не было никакой Ники?

Я отделил от пачки крупные планы и дал соседке в руки.

– Если среди них Ника?

– Конечно, – сказала она. – Именно здесь они всем этим и занимались.

Нет, она указала не на Марину.

– Скажите, а эту девушку вы знаете?

– То же мне «девушку». Вы бы еще сказали – девочку…

– Знаете вы ее или нет? – терпеливо спросил я, трясущейся рукой алкоголика протягивая фотографию Марины.

– Да, – сказала соседка. – Это Лиля.

– Лиля?

Гадкая улыбка появилась на моем лице: конечно, это двойник, доппельгангер – ведь не могла же в самом деле Марина, моя Марина…

– Но это не настоящее имя, – продолжала соседка, будто бы грязной половой тряпкой стирая надежду с моего лица. – Да и Ника по паспорту обыкновенная… Как ее? Серьги, бусы… Ах, да! Анжела Буссу-Би. Это фамилия ее отца, негра из Марокко или Анголы, черт их разберет. Они все так называли себя для клиентов – Лилия, Ивонна, Гера… Вы, разумеется, знаете, чем они тут занимались?

– Чем же они тут занимались? – словно эхо, пробормотал я.

– Блядством они тут занимались, – сказала соседка ласково. – Что с вами? Вам плохо? Милиционеру нельзя матом, да?

Я промолчал. Комната продолжала медленно вращаться перед моими глазами, словно я находился в центре карусели.

Вдруг взгляд соседки уперся во что-то за моей спиной, и лицо ее стало заметно бледнеть.

– Нет, невозможно! – воскликнула она.

Я резко обернулся, ожидая увидеть что угодно, но интерьер был неизменен, словно стоп-кадр.

– Вещи поменялись местами!

– Какие вещи? – встрепенулся я.

– Многие, если не все. Я ни к чему здесь не прикасалась. Сегодня все лежит не так, как на той неделе. Будто их взяли в руки и аккуратно положили на место. Вот и ящик стола выдвинут чуть больше.

– Вы хотите сказать, что тут кто-то побывал?

– Точно. И дверца шкафа…

– Может быть, это вернулась эта самая Буссу-Би?

– Нет. Тогда был бы полный бардак. Я говорю вам: кто-то обыскал квартиру… О. черт подери! Боже мой, что это?

Я проследил за лучом ее взгляда и не заметил ничего, кроме одинокого горшка на подоконнике: развесистая лилия вот-вот собиралась зацвести.

– Что вы имеете в виду?

– Подойдите и посмотрите сами. Надеюсь, вы мужчина с крепкими нервами.

Слабое эхо ее ужаса зацепила и меня. Я медленно, словно опасаясь, что взорвется миниатюрная домашняя бомба, подошел. И тут будто какая-то лямка лопнула внутри меня: на бутоне растения, бессмысленно, в отсутствие жильцов, выпустившего свой белоснежный половой орган, висела желто-зеленая, с мелкими кровавыми прожилками – сопля.

Итак, существо, любящее пострелять из ноздрей, вне всякого сомнения, двигалось маршрутом, симметричным моему – так же в поисках утраченного времени. Это мог быть как мужчина, так и немыслимая, фантастических размеров – женщина, или какой-нибудь трансвестит, мутант… Безликое, бесполое – это перемещалось в пространстве параллельно мне, то отставая, то опережая меня, и я понял, что рано или поздно наши пути пересекутся.

Я спросил:

– Что-нибудь пропало?

– Не думаю. Тут вообще, нечего брать… Послушайте, мужественный вы человек! Мне страшно…

Она вдруг двинулась на меня и, прежде, чем я успел что-либо сообразить, прижалась ко мне всем телом, так, что я ощутил на своем животе ее арбузные груди, размерами сравнимые с массивной задницей. Развратный рот приблизился, и я невольно впитал червеобразное прикосновение губ, острый гнилостный запах, в то время как ее рука торопливо боролась с молнией на моих брюках.

Я мягко, но сильно отстранил женщину.

– Вы понимаете, что я на работе, – сказал я с каменным лицом.

– Ах, простите, лейтенант! – краснела она так же быстро, как и бледнела.

Мне захотелось повалить ее на пол и давить, скрежеща зубами, ее горло, пока она не перекусит собственный язык.

– Не стоит волнений сударыня, – сказал я. – Надеюсь, мы еще увидимся – в более благоприятной обстановке.

Я нежно провел ладонью по ее жирным волосам…

Мы вышли на лестницу, и я стал спускаться, кивнув и улыбнувшись через плечо.

– Эй! – крикнула она мне вслед. – Меня зовут Эмма.

– Эмма, – процедил я сквозь зубы, уже завернув на смежную лестницу. – Ау, Эмма! Это – я.

На следующее утро мне пришлось убедиться в том, что эта эпоха все же имеет какие-то положительные черты. Сделав несколько звонков по газетным объявлением, я запродал свой компьютер и, погрузив его в две хозяйственные сумки, отвез по указанному адресу, а на обратном пути, заглянув в авиакассу, безо всякой суеты взял билет до Симферополя.

Сборы заняли не более получаса, как в студенческие времена, когда кто-то из друзей внезапно звонил и предлагал отправиться куда-нибудь в Вильнюс – стопом, товарняком, бупом, порой даже – по билетам.

Two of us riding nowhere spending someone's hard earned pay…

Я предусмотрительно захватил с собой весь набор документов, которые когда-то напечатал на лазерном принтере – то, с чего началась моя невинная игра. Это были удостоверения: милиционера, пожарника, журналиста, и даже особый мандат, где со всякими вензелями и печатями было указано – пропустить Ганышева Р.С. в специальное минетное управление (СМУ) для сотворения минета согласно минетному предписанию.

Уже сидя в самолете, я вспомнил, что так и не посмотрел наш семейный альбом. Поразмыслив немного, я понял, что в этом не было необходимости: я знал, что я там увижу. Я был уверен, что на групповых фотографиях не смогу отличить свое лицо от лица Хомяка, как и его современный голос. Это могло значить лишь одно: изменился не Хомяк, а я сам. Зачем, кому это нужно, чтобы я, подобно какой-то супруге или болонке, со временем стал принимать облик своего друга? И если бы это было действительно так, то Хомяк бы не узнал меня. Значит, все гораздо страшнее, чем я думал. Значит, мысль, которую я принял сперва за курьезную, является вполне реальной: изменилась сама действительность.

Если бы в тот момент, когда я сделал это открытие, меня не мучило другое, более важное, я бы попросту прошел в служебный салон, выключил пару стюардов, стюардесс – без разницы, кого в таких случаях бить, мужчину или женщину – открутил бы штурвал двери аэробуса и спокойно шагнул вниз, не перекрестившись, как я однажды чуть было не сделал – через перила Б.Каменного моста, но об этом речь впереди.