Говард Лавкрафт - Комната с заколоченными ставнями

После этого Эбнер перешел к отчету об убийстве Ховарда Уилли, который подавался под заголовком «КОШМАРНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ В ДАНВИЧЕ».

«В ночь на 31-е Ховард Уилли, 37 лет, житель Данвича, был зверски убит по пути домой. М-р Уилли возвращался с рыбной ловли и, проходя по небольшой рощице, что в полутора милях вниз по течению от имения Лютера Уэйтли, был атакован неизвестным существом. Видимо, он оказал яростное сопротивление, так как грунт на этом месте беспорядочно взрыхлен в разных направлениях. В конце концов нападавший одержал верх и зверски расправился со своей несчастной жертвой, буквально вырвав ей конечности из суставов, о чем свидетельствует единственное, что осталось от м-ра Уилли, — его правая нога, обутая в башмак. Очевидно, нападавший обладал необычайной физической силой.

Наш корреспондент в Данвиче отмечает, что здешние жители, в целом очень необщительные, в равной мере разгневаны и напуганы, подозревая в косвенной причастности к случившемуся кое-кого из местных. В то же время они упрямо отрицают возможность того, что непосредственный убийца м-ра Уилли или миссис Уилкерсон, бесследно исчезнувшей две недели тому назад, является членом их общины».

Отчет завершался сведениями о семейных связях Ховарда Уилли, а после него шли совершенно пустые материалы, должные, по-видимому, заполнить информационный вакуум вокруг свершившихся в Данвиче злодеяний. Властям, полиции и журналистам сказать было нечего — все их усилия разбивались о каменную стену молчания, которым все без исключения аборигены встречали малейшую попытку заговорить с ними о случившихся ужасных событиях. Но один многозначительный штрих все же не ускользнул от пытливых глаз исследователей: в обоих случаях следы с места преступления вели к водам Мискатоника, и это позволяло предположить, что существо, виновное в смерти двух несчастных жителей этой глухой деревни, обитало где-то в реке.

Несмотря на полуночный час, спать Эбнеру совсем не хотелось. Собрав просмотренные газеты, он вышел на берег реки, свалил их там в кучу и поджег. Постояв немного у костра, он двинулся обратно в дом. Пожара он не опасался — ночной воздух был абсолютно недвижим, да и трава еще с прошлого раза выгорела на много ярдов вокруг.

Громкий треск ломаемого дерева так внезапно вклинился в почти оглушившее его жуткое крещендо лягушек и козодоев, что он вздрогнул и поспешно шагнул обратно к костру. «Заколоченная комната», — пронеслось у него в голове. В тусклых отблесках костра ему показалось, что окно над мельничным колесом стало шире, чем прежде. Неужели это древнее строение может рухнуть сейчас, прямо у него на глазах? От этой мысли он непроизвольно зажмурился, но за какое-то мгновение до этого уловил краем глаза бесформенную тень, мелькнувшую и исчезнувшую где-то за мельничным колесом. Почти одновременно с этим послышались размеренные всплески воды. Больше Эбнеру ничего услышать не удалось — голоса лягушек, которые за последнюю минуту будто взбесились, заглушили все остальные звуки.

Эбнер постоял в раздумье. Бог с ней, с тенью, сказал он себе, да и вообще, никакая это не тень, а просто отблески пламени догоравшего костра. Что касается плеска воды, то эти звуки вполне могла издать стая крупных рыб, стремительно мчавшихся вниз по течению Мискатоника. И все же, и все же… Покачав головой, он решительно направился в комнату с заколоченными ставнями.

По пути он зашел в кухню, прихватил там керосиновую лампу и уже затем двинулся наверх. Повернув в замке ключ, он распахнул дверь и едва не упал в обморок от жуткого смешения запахов, которые плотной волной хлынули в коридор. Аромат речной воды Мискатоника и резкая болотная вонь, тошнотворный запах слизи, остающейся на прибрежных камнях и корягах после ухода воды, и чудовищное зловоние гниющих останков животных самым кошмарным образом перемешались в этом омерзительном помещении.

Несколько секунд Эбнер стоял, не решаясь переступить порог комнаты. Причудливая, ни на что не похожая комбинация запахов в очередной раз вызвала в его душе смутную тревогу, но он постарался, насколько мог, отогнать ее. В конце концов, запахи могли свободно проникнуть сюда с реки сквозь незакрытый оконный проем. Подняв лампу повыше, он осветил стену и окно, что располагалось над колесом. Он все еще стоял у порога, но даже оттуда было видно, что из оконного проема исчезло не только стекло, но и рама. И даже оттуда было видно, что раму выломали изнутри!

Пораженный этим неожиданным открытием, Эбнер стремительно выскочил в коридор, захлопнул дверь, повернул в замке ключ и чуть ли не кубарем скатился вниз по лестнице, чувствуя, что вот-вот сойдет с ума.

Внизу ему удалось взять себя в руки. Все увиденное им в верхней комнате дополняло каталог загадочных явлений, с первыми из которых он столкнулся сразу же по приезде в дедовский дом. Сейчас он четко осознавал, что все эти необъяснимые странности, будучи явлениями одного плана, весьма тесно связаны между собой, и, если ему удастся докопаться до самой сути, все обязательно станет на свои места.

Однако, располагая большим количеством данных, он не мог увязать их воедино — этому мешал его академический ум, не позволявший принять в качестве основополагающей гипотезы дерзкую, почти невероятную и при этом верную догадку, которая могла бы объяснить все от начала до конца. Теперь он уже не сомневался, что в комнате наверху нашла себе пристанище какая-то неведомая тварь. Было бы просто глупо верить в то, что сильнейший запах с реки может сам по себе проникнуть в одну комнату и совершенно не ощущаться при этом в других помещениях: в кухне, спальне… Да, слишком глубоко засела в нем привычка к рациональному мышлению, с сожалением отметил про себя Эбнер.

Достав из кармана прощальное письмо деда Лютера, он принялся в который уже раз его перечитывать.

«…Ты единственный, кому удалось вырваться из этого выморочного поселка и получить образование; посему я надеюсь, что ты воспримешь все должным образом, ибо мозг твой не обременен ни суеверием невежества, ни предрассудками, свойственными излишней учености…»

Дед был прав — разгадка леденящей кровь тайны рода Уэйтли лежала за пределами досягаемости рационального мышления.

Его беспорядочные мысли были внезапно прерваны резким телефонным звонком. Эбнер поспешно сунул письмо в карман и схватил трубку.

Дрожащий от ужаса, умоляющий о помощи мужской голос вихрем ворвался в его мозг. Он четко выделялся на фоне голосов других абонентов, которые, прильнув к своим аппаратам, жадно ловили каждое слово человека, внезапно застигнутого трагическим поворотом событий. Один из слушающих (Эбнер не различал их по голосам, так как все они были для него равно безликими) определил звонившего: