Роберт Маккаммон - Участь Эшеров

— Я клянусь, что… писал этот рассказ как фантазию! Он всего лишь отражение того, что было у меня в душе!

— В таком случае, сэр, мне жаль вашу душу. — Эшер затянулся сигарой и пустил дым сквозь ноздри, его глаза превратились в щелки. — Но позвольте мне высказать предположение относительно того, как вы наткнулись на эту мерзкую идею. Ни для кого не было секретом, что мой брат страдал душевно и физически. Он помутился рассудком после того, как отец погиб в руднике, задолго до нашего переезда в эту страну из Уэльса. Когда Маделин оставила дом, он, должно быть, чувствовал себя всеми покинутым.

Во всяком случае, состояние Родерика и обветшание дома, оставленного мною на его попечение, не остались не замеченными простолюдинами, живущими в ближайших деревнях.

Неудивительно, что его смерть и разрушение дома во время наводнения стали источником всякого рода пагубных слухов!

Я допускаю, мистер По, что семя, из которого произросли ваши домыслы, было найдено вами в месте, подобном этому, где хмель развязывает языки. Возможно, вы слышали о Родерике Эшере в какой-нибудь таверне между Питтсбургом и Нью-Йорком, а ваше пьяное воображение дорисовало остальное. Я казнил себя за то, что оставил Родерика одного в столь тяжелое для него время. Так что вы должны понять: ваш гнусный рассказец уколол меня в самое сердце!

По возвратил бумаги на стол и погладил их так, словно они были живыми. Он тихо застонал, заметив страницу, упавшую в грязь на полу. Писатель аккуратно поднял ее и вытер рукавом, после чего некоторое время пытался дрожащими руками сложить листы ровно.

— Мне… было очень плохо, мистер Эшер, — мягко сказал По. — Моя жена… недавно умерла. Ее звали Вирджиния. Я…

Я очень хорошо понимаю, что значит навсегда расставаться с близкими людьми. Я клянусь вам перед Богом, сэр, что и в мыслях не имел порочить имя Эшеров. Возможно, я… слышал где-то про вашего брата или читал об обстоятельствах этого дела в газете — не помню, это было так давно. Но я писатель, сэр! А литератор имеет право на любопытство! Я прошу у вас прощения, мистер Эшер, но должен также заметить, что как писатель я вынужден видеть мир собственными глазами!

— В таком случае, — холодно сказал его собеседник, — мне кажется, было бы лучше, если бы вы родились слепым.

— Я сказал вам все, что мог, сэр! — По опять потянулся к стакану. — У вас есть ко мне еще что-нибудь?

— Нет. Я лишь хотел взглянуть на вас, и, как оказалось, один взгляд — это все, что я могу вынести. — Эшер потушил сигару в чернильнице писателя. Раздалось легкое шипение, и По тупо уставился на собеседника, не донеся стакан до рта.

Эшер взял свою трость, поднялся и бросил на стол золотую монету. — Возьмите еще одну бутылку, мистер По, — сказал он. — Похоже, вы черпаете оттуда вдохновение. — Он подождал, наблюдая, как По подбирает монету.

— Я… желаю вам и вашей семье долгого и счастливого существования, — сказал По.

— И пусть ваша судьба вас не минует. — Эшер прикоснулся кончиком трости к краю цилиндра и вышел из бара. — Отель «Де Пейзер», — приказал он промокшему кучеру, усевшись в карету.

Когда они тронулись, Эшер опустил фонарь, чтобы дать глазам отдых, и снял цилиндр. Под ним оказалась роскошная серебристая шевелюра. Он остался доволен прошедшим днем. Его любопытство в отношении Эдгара По было удовлетворено. Этот человек, без сомнения, в сильной нужде, почти безумен и стоит одной ногой в могиле. По не знал ничего действительно важного о семье Эшер; его рассказ — простая фантазия, слишком близкая к истине. Не пройдет и пяти лет, уверял себя Эшер, как Эдгар По окажется в гробу, и все забудут рассказ, который он написал, как и другие, столь же малозначительные литературные эксперименты. И на этом все закончится.

Дождь барабанил по верху кареты. Эшер прикрыл глаза, его руки сжимали трость.

«О, — думал он, — если бы Эдгар По знал всю историю! Если бы он понимал истинную природу безумия моего брата Родерика!»

Но Родерик всегда был слабаком. Это он, Хадсон, унаследовал грубую силу и целеустремленность их отца, инстинкт самосохранения, передающийся из поколения в поколение в древнем валлийском роду Эшеров. «Эшер ходит, где пожелает, — размышлял он, — и берет, что захочет».

Имя Эшеров будет воткано в гобелен грядущего. Хадсон Эшер верил в это. И да поможет Бог тем, кто встанет на их пути.

Повозка грохотала по скользкой мостовой, и Хадсон Эшер, выглядевший в свои пятьдесят три года от силы на тридцать, улыбнулся улыбкой ящерицы.

— Отель «Де Пейзер», пожалуйста, — сказал высокий блондин в коричневом твидовом костюме, садясь в такси на Шестидесятой Ист-стрит менее чем в трех кварталах от Центрального парка.

— Э-э? — Таксист нахмурился. — Где это?

— Кэнал-стрит, на пересечении с Грин.

— Я довезу вас туда. — Он завел мотор такси, нажал на гудок и влился в дневной поток машин, выругавшись, когда чуть не столкнулся с разворачивавшимся автомобилем.

Таксист поехал на юг по Пятой авеню, пробираясь сквозь море легковушек, грузовиков и автобусов.

Пассажир на заднем сиденье расстегнул воротник и ослабил узел галстука. Он обнаружил, что руки дрожат. Звуки с улицы отдавались в его мозгу подобно грохоту отбойного молотка, и он пожалел, что мало выпил в «Ля Кокотт», французском ресторанчике, где только что позавтракал. Еще одна порция бурбона смягчила бы удары в голове. Но все будет в порядке. Он живуч и сможет достойно встретить плохие новости, которые ему только что сообщили.

Резкий гудок грузовика, раздавшийся сзади, чуть не доконал пассажира. В мозгу запульсировала острая боль, словно вся голова превратилась в ноющий зуб. Плохой знак. Он прижал руки к бокам, пытаясь сконцентрироваться на мерном тиканье счетчика такси, но вдруг обнаружил, что не отрываясь смотрит на водителя, на крошечный скелетик, болтающийся у того в левом ухе. Скелет прыгал вверх и вниз, реагируя на тряску автомобиля.

«Мне становится хуже», — подумал пассажир.

— Вы профессионал, Рикс, — сказала ему Джоан Рутерфорд менее часа назад в «Ля Кокотт». — И это не конец света. — Эта крепкого телосложения крашеная брюнетка была заядлой курильщицей, не вынимавшей изо рта мундштук из слоновой кости. Один из лучших литературных агентов, Джоан работала с тремя его предыдущими романами ужасов и сейчас сообщила жестокую правду по поводу четвертого творения. — Я не вижу у «Бедлама» какого-либо будущего, по крайней мере в теперешней редакции. Роман слишком дискретен, перегружен персонажами, и чертовски трудно следить за развитием сюжета. Вы нравитесь «Стратфорд-хаузу», Рикс, и он не прочь издавать ваши книги, но не эту.

— Что вы мне предлагаете? Выбросить рукопись в мусорный ящик, после того как я потратил на нее больше шестнадцати месяцев? В этом проклятом романе почти шестьсот страниц! — Он заметил в своем голосе просительные интонации и сделал паузу, пытаясь справиться с собой. — Я переписывал его четыре раза!