Составитель Сергей Чекмаев - Зомби в СССР. Контрольный выстрел в голову

Времени у нас до вечера – это край, как сказал Семеныч. Потому что ночью на Территории верная смерть. А завтра пропажа Завидлова вскроется и такоооое начнется!

– Ты чего, глухой, что ли, товарищ? – неласково переспросил Саня. – Али не слышал, что я сказал – на втором этаже какая–то пакость обитает, ее даже трупы боятся. Оттуда никто живым не возвращался. Ваш Завидлов давно среди мертвяков бегает, там его и искать нужно.

Чекист аж побелел весь от злости. Зря Саня с ним так, проблемы будут.

– Как руководитель спасательной экспедиции я настаиваю на обыске здания.

– Вот сам и обыскивай, я помирать не нанимался.

Ну все, кирдык, приехали. Нашли время, что называется. Чекист в позу, Саня в амбицию. Я за Саню. Он в погранцах двадцать лет оттрубил, лучше него никто Территорию не знает.

– Я буду вынужден доложить о вашем неповиновении, Александр Шилов.

– Послушайте, товарищи, не надо ссориться. Я готов лично обыскать верхний этаж!

Это чей там голос с галерки?! Эдик, солнышко очкастое.

Чекист молчит, желваками играет. Ему бы сейчас власть утверждать, Саню ломать. Только понимает, гад, что никакой экспедиции без Сани не будет.

– Хорошо, Эдуард Михайлович. Вы идете вперед, на разведку, мы вас прикрываем.

Эдичка вообще непонятно зачем с нами напросился. Вроде как это его идея была – Завидлова по Территории прогулять. Вот и рвется загладить, искупить. Боится, что начальство из него крайнего сделает. Семеныч может, он такой.

Толку от Эдички ноль, чистый ботаник. АКМ с опаской держит, того и гляди себе чего–нибудь отстрелит.

Лестница обветшала, но стоит еще. Это хорошо. Эдик вперед ускакал, уже на втором этаже. Мы все на лестнице стоим, прислушиваемся. Один Саня в сторонке, рожа опять кирпичом. Мол, не с вами я.

– Здесь нет никого, – голос у Эдика писклявый, как у бабы. – Можно подниматься.

Чекист сразу наверх полез. Ну и мы за ним. Я не Шилов, спорить не буду. Может, и правда ничего там нет, одни байки погранцов.

Даже Витька полез, пусть и ходит за Шиловым хвостиком.

Нет никого. Штукатурка сыпется, пылью пахнет, коридоры вправо–влево.

– Я обойду все комнаты, – это Эдик опять влез. Чекист только кивнул.

Комнаты как комнаты, ничего в них интересного. Шкафы, столы, картинки на стенах, папки с бумагами. Кое–где до нас народ побывал, все выпотрошено. Врут погранцы, пугают. Я даже размечталась, что отвечу Сане, когда он снова по поводу «баб с ружжом» вонять начнет. Последняя дверь осталась, с табличкой «Директор».

Тут мы уже бдительность потеряли, а бдительность терять нельзя. Ввалились шумною толпою – ну чисто цыгане, за что и получили.

Сначала там приемная. Огромная. Стены – дубом мореным обиты, стол секретарский, пыльный весь. На столе – аппарат телефонный. Все вроде, как обычно, только запах такой, что мне аж сразу поплохело. Стоял в комнате душок… сладковатый и резкий, как будто плесенью и болотом сразу отдает.

С потолка мочало какое–то свисает, колышется, хоть и сквозняка никакого. Мерзкая светло–розовая гадость. Шевелится, поблескивает. А в конце приемной – дверь двустворчатая. То есть это к Самому в кабинет, не иначе. Закрытая, плесенью вся заросла. Мы, конечно, все в этом месте притихли. Никому проверять не хочется, что там, в кабинете, такое, да и от запаха уже дурно делается. В общем, встали мы на пороге и топчемся.

– Не нравится мне здесь, – Витя говорит. – Пошли вниз.

Эдик только головой дернул:

– Подождите. – И заорал истошно так: – Пеееетька! Ты тут?!

Сначала тишина, а потом из соседнего кабинета что–то глухо простонало и заохало.

– Он там.

– Эдик, стой!

Но очкастый все лучше всех знает. Навалился на дверь, распахнул и в кабинет ввалился.

А потом Борька как вдохнул, словно ему ну совсем воздуха не хватает.

Мне из–за его спины почти ничего не видно было. Он бугай, боксер–тяжеловес бывший. Еще и пулемет свисает, вообще все загораживает. Монументальный, как рояль, не подвинешь. Потому я у него под мышкой проскользнула.

Тут и мне захорошело не по–сестрински.

Кабинет как кабинет, здоровый только. На полу ковер – розовый, толстый, пушистый. В конце стол. А за столом сидит…

Я даже сначала вообще не поняла, живое оно или нет. На человека смутно похоже. Белесые, раздувшиеся телеса. Бугрится, подрагивает так противно, трясется. Спереди пленочка тоненькая, за ней толстые синие вены выступают. Раздувается и опадает, как мешок кожистый. Тулово прямо в стул вросло, к столу корни тянутся, ниточки мелкие розовые по краям торчат и часть плоти на столе лежит складками. Вместо ног – ножки от стула.

А самое жуткое, что из этой вот туши торчит голова человеческая. Точнее, харя натуральная торчит, но на человеческую похожая. Даже оправа от очков на носу болтается. А вместо рта – хоботок коротенький и тоже из хоботка ворсинки розовые свисают и в воздухе двигаются туда–сюда, туда–сюда.

И оно глазами водит, на нас глядит и стонет–охает тихонько.

– Ма–ма! – вот что Эдик прошептать успел. И все – не видели мы больше Эдика.

Сверху прямо на него это мочало розовое упало. Что–то влажно хрустнуло, Эдика схватило, скрутило, подняло…

Как он заорал! Я оглохла, ничего не слышала, кроме крика. Орал, визжал истошно, выл. А мы стояли в абсолютной прострации. Я так вообще ни о чем думать не могла, только смотрела, как шевелится и скручивается розовое мочало, как пеленает Эдика.

А потом визг прервался. Как будто звук выключили совсем. И из розового мочала на ковер кровь потекла. Все текла, текла и впитывалась, а ковер зашевелился, волнами заходил…

Вот тут я вообще с катушек съехала, завизжала и ломанулась в дверь. Остальные за мной. Только Витька самый умный оказался, бросил гранату в кабинет, прежде чем драпака задать. Мы уже у лестницы были, когда грохнуло. Стены тряхнуло, штукатурка посыпалась. Но тогда мы хоть из окна прыгать готовы были, лишь бы сбежать.

Сама не помню, как по лестнице слетела. Шилов уже стоит, автомат наготове и улыбается недобро.

– Ну что, – спрашивает, – погуляли, посмотрели местные достопримечательности?

– П–п–п–огуляли, – отвечаю я и думаю, что не было бы Сани, непременно разревелась бы. А при нем не поревешь – засмеет.

Все собрались. Натурально белые. У чекиста зубы стучат, Борька сглатывает, у меня руки трясутся, как у алкаша. В упор промажу.

– Так дело не пойдет, – говорит Саня и достает флягу.

Я хлебнула глоток, другой – вроде отпустило. Только ноги почему–то держать перестали совсем. Пришлось к стенке прислониться. Остальные тоже порозовели.

– Дядя Саня, а что это такое вверху? – спросил Витя. Он быстрее всех оклемался. Опытный уже, не раз с Шиловым на Территорию ходил.

– Точно не знаю, – помрачнел Саня. – Говорят, Директор.