Артемий Ульянов - Останкино. Зона проклятых

Узнав о смерти Нади, Малаев так и не смог уснуть. Женщина на другом конце провода была не в себе от горя. Расспрашивать ее о чем-либо было бесполезно.

Позвонив майору Синягину, который курировал работу его отдела, Федя сообщил о смерти одного из членов своей группы. Синягин принялся равнодушным голосом спрашивать его, знает ли Малаев что-нибудь о Надиных хронических заболеваниях, не была ли она склонна к суициду и не баловалась ли наркотой. Федя был уверен только в наркоте, а вернее, в ее отсутствии в Надиной жизни, о чем он прямо и сказал майору. Сказать о том, что Надя слышала какие-то предсказания в церкви, он не решился.

С трудом задремав только под утро, он проснулся, не проспав и часа. Выпив излишне крепкий кофе, набрал служебный телефон Экстренного штаба, чтобы узнать сводку. Но исчезновений вчера не было, а значит, предсказание, послышавшееся покойнице Наде в церкви, не сбылось. А отсюда само собой следует, что вся эта история со звоном, сквозь который были слышны страшные пророчества, вполне могут быть Надиным психозом.

На ходу допив остывший кофе, он выскочил из дома и рванул в ОВД «Северное Тушино». С ходу пустив в дело удостоверение сотрудника ФСБ, он быстро выяснил, что тело было направлено на экспертизу во 2-й судебный морг на улице Россолимо.

«Так, версия скептическая. Какая-то стремительная болезнь, галлюцинации и смерть. Подтвердить такой исход событий может только мясник, — думал он по дороге в морг, то и дело утыкаясь в пробки. — Ладно, тут все ясно. А если так… С утра она была здорова, румяна, весела. Пошла в церковь, там этот греческий звон с предсказаниями. А потом — скоропостижная смерть. А вот это уже куда интереснее».

Стыдливое осознание того, что прошлой ночью он не мог заснуть лишь потому, что чувствовал связь между Надькиным видением в церкви и ее смертью, легонько щипнуло Малаева. Решительно прогнав прочь неожиданно взбрыкнувшую совесть, он подрезал пожилую даму на старенькой «Тойоте», миновав забитый машинами перекресток.

«Продолжим вторую версию. То, что произошло с Надей в церкви, случилось именно с ней… потому… Ну да. Потому что она учуяла нечто, о чем она говорила „живое и мертвое в одном“. Она учуяла кликушу. И та с ней вступила в контакт. А потом Надька умерла. Или явная связь между этими событиями, или случайность… Да что ж они все не едут-то сегодня!»

Добравшись до улицы Россолимо, он бросил машину у обочины и побежал к зданию второй «судебки», держа наготове удостоверение ФСБ, словно универсальную отмычку.

Илья Григорьевич Панкратов, кругленький, лысеющий и рябой мужичок чуть за сорок, растерянно мыл руки, стоя перед глубокой раковиной из нержавейки. Из-под нее торчал рычаг, который надо было нажимать ногой, чтобы из крана потекла вода. Смыв хлопья пены, он зачем-то снова взял мыло. Подержав, положил обратно, продолжая нажимать ногой на рычаг.

— Ну, вот оно, то самое. Никогда такого не видел, да и не слышал ни от кого. Бред какой-то… Может, я что-нибудь напутал… Да нет, что тут путать-то, — бубнил он себе под нос.

Его бормотание тонуло в гулком кафельном зале, вмещающем в себя около десятка добротных мраморных секционных столов, четырех санитаров, ловко потрошащих бывших людей, пять шкафов с банками для биопсии, старенький рентгеновский аппарат, железный стол с инструментами. И запах смерти. Он играл тонкими оттенками свежей и несвежей человечины, мокрых тряпок, формалина, талька для резиновых перчаток, хлорки, кварца и… Непременным аккордом этой производственной вони был резкий банальный аромат мужского одеколона, отчаянно модного в начале девяностых. Старший санитар Миша, работавший во второй «судебке» без малого двадцать лет, каждый год получал его в дар от своей любимой супруги на 23 февраля.

— Ладно, подождем, что скажет лаборатория, — обескураженно промямлил Панкратов, покидая секционный зал.

Войдя в свой кабинет, он уселся за старенький компьютер, пытаясь сообразить, что ему теперь делать с этакой сенсацией. «Надо бы главному судмедэксперту города позвонить, что ли», — успел подумать он, прежде чем дверь бесцеремонно распахнулась. На пороге стояла лаборантка Света, аккуратно закрывая собой дверной проем.

— Григорич! — протрубила она низким прокуренным голосом, из которого рвались ядреные мужские гормоны. — Ты Блохину делал?

— Да, я.

— К тебе из ФСБ пришли, говорят, что до жопы срочное дело.

— ФСБ? — удивленно протянул Панкратов.

— Григорич, есть у нас в стране такая организация, — добродушно пояснила Светка. — Фуфлыжники, суки и бандиты, — расшифровала она, довольно гоготнув.

— А МВД тогда кто? — устало поинтересовался судмедэксперт.

— Мерзкие вонючие дятлы, — не задумываясь ответила лаборант, неуклюже развернулась и пропала в коридоре.

Несколько секунд спустя на ее месте появился московский хиппи средних лет. В руках он держал удостоверение сотрудника ФСБ.

— Добрый день! Федор Малаев, Федеральная служба безопасности, — четко и скупо сказал он, протягивая доктору руку.

— Здравствуйте… Панкратов Илья Григорьевич, судмедэксперт, — представился Панкратов. И добавил: — Министерство здравоохранения.

— Я, Илья Григорьевич, по поводу Блохиной.

— Я знал, что кто-нибудь да придет. КГБ, ЦРУ, ОБХСС.

— А что, из ЦРУ уже приходили? — предельно серьезно спросил Федя.

— Нет, этих пока не было. Так ведь еще не вечер, — так же серьезно ответил врач.

— Илья Григорьевич, я с вас расписку брать не стану, а просто по-человечески попрошу… Все, что касается Блохиной, обсуждать пока ни с кем не надо. Договорились?

— Как будто у меня есть выбор. Не буду обсуждать.

— Вот и отлично. А мы с вами как раз и обсудим.

— Да уж… Там есть что обсудить.

— Я вас очень внимательно слушаю.

— Сейчас говорить ответственно я не могу. Нет результатов анализов. Редкие яды, наркотики, токсины какие-нибудь, бактерии.

— А когда будут?

— Первые — часика через три. Остальные завтра.

— Как я понимаю, вам и сейчас есть что сказать, раз вы ЦРУ в гости ждете.

— Ну, если до анализов… Ей было 34 года. Я глянул в карту из районной поликлиники. На вредных производствах не работала, никаких серьезных хронических заболеваний. А то, что я увидел на столе…

Панкратов замолчал, будто подбирая слова.

— По результатам вскрытия у вас есть предположения, что стало причиной смерти? Вы же опытный врач.

— Лесть я люблю, спасибо. А умерла Блохина в свои 34 года от старческого одряхления органов.

— То есть? — недоуменно сморгнул Малаев.

— То есть от старости.

— Это разве возможно?

— Чисто теоретически… Знаете, героинисты с пятнадцатилетним стажем — это бледные подобия. Я целиком изъял почку. Это высохший лоскуток, понимаете, а не почка. Глядя на ее органокомплекс, можно смело сказать, что его владелица — старше революции.