Артемий Ульянов - Останкино. Зона проклятых

— Революции? — удивленно переспросил Федя.

— Ну да… Великой Октябрьской… социалистической.

— В смысле, около ста лет?

— Да, где-то так.

— И как вы себе это объясняете?

— Вскрытие только закончилось, так что… пока никак. Будем ждать, что лаборанты скажут.

— Получается, что она превратилась в старуху?

— Получается. Вот только как у нее это получилось? Я не знаю. Знаете, лучше один раз увидеть, чем два часа языками чесать. Пойдемте, она еще на столе.

Перед Малаевым замаячил серьезный конфуз. Эффектно представившись сотрудником ФСБ, он уже не мог отказаться сходить в мясной цех второй «судебки». А отказаться очень хотелось, ведь ничего подобного он никогда в жизни не видел. Не успел он подыскать причину отказа, а Панкратов уже вставал из-за стола. Поднялся и Федя. «Зашел, посмотрел, вышел. Все!» — приказал себе Малаев.

Когда они зашли, Надю зашивал толстый усатый санитар. После каждого стежка он подтягивал ее наверх за двойную суровую нитку упаковочного шпагата, чтобы шов был плотнее. При этом ее голова отрывалась от стола и с глухим звуком билась о гранитную поверхность. Если бы Феде не сказали, что это Блохина, он бы никогда ее не узнал. Обвисшее, безжизненное лицо старухи не могло быть Надькиным. Доктор был прав — она умерла от старости. Малаев ждал отвращения, рвотного рефлекса, животного ужаса. Но неожиданно ему вдруг стало так жалко бывшую сотрудницу, что предательские слезы мгновенно наполнили глаза, словно в знак солидарности с теми слезами, которые она щедро лила по любому поводу и которых больше никто никогда не увидит. Федя чудом сдержался, так и не побаловав санитаров и Панкратова видом рыдающего эфэсбэшника.

Сказав доктору, что он позвонит ему через три часа насчет результатов анализов, Малаев спокойным шагом покинул морг. Физически Федя был еще там, но его разум уже давно покинул «судебку», стремясь как можно дальше оторваться от того места, где Надьку зашивали упаковочной бечевкой.

Прямо за рулем в несколько приемов Малаев жадно опустошил объемистую фляжку дешевого виски. Вскоре спокойствие и природный цинизм стали возвращаться к нему, беспардонно выпихнув из сознания образ старухи Блохиной.

«Следующий шаг — ехать к родителям, узнавать о том, как все было», — отчетливо понял он.

Честно признавшись себе, что сделать это ему слабо, он доехал до Бульварного кольца, вышел из машины, плюхнулся на ближайшую лавочку, не обратив внимания на целующихся малолеток, и тяжело протяжно вздохнул, словно пытаясь исторгнуть из себя прошедший час своей жизни.

Чуть успокоившись, он стал вновь скрупулезно обдумывать произошедшее. «Так, еще разок. Вторая версия приводит нас к тому, что Надька установила контакт с кликушей, хотя сама того и не хотела. И поплатилась за это жизнью. Вопрос — кто сделал это? И хрен с ним, с вопросом „как?“. Кто?»

Время шло, а предположения все никак не появлялись. Яростно тычась во все возможные варианты, даже в самые фантастические, он нашел то, чего не искал. «Ну ни хрена себе! Как же так?! Васютин ведь мне говорил, что бабка была у Южного входа ВВЦ. И узнал он об этом от ментов, потому что ее видел постовой на въезде. Раз к Надькиным родителям не едем — ищем постового. Это еще один человек, которого ведьма предупреждала о беде. Интересно, он тоже постарел?»

Он с трудом вспомнил фамилию Троекурова, но его телефоны раздобыл за пару минут.

— Валерий? — утвердительно спросил он, когда тот ответил на звонок мобильного. — Это Федор Малаев из Экстренного штаба. Добрый день! Я вас вот чего хотел спросить. Я тут поднимал материалы по Останкину, там есть такая деталь. Постовой на Южном входе ВВЦ видел какую-то старушку… Да-да, я об этом и говорю. Как бы мне с ним связаться? Нет, фамилии и имени будет вполне достаточно. Как? Семенов Владимир? Понял, спасибо. Вы, кстати, с ним после этого не связывались? А, ну ладно. Еще раз спасибо. Счастливо.

Выяснив в справочной телефон роты охраны ВВЦ, он набрал номер. Разговор с дежурным занял не больше минуты. За это время Федя выяснил, что связаться с Владимиром Семеновым можно разве что с помощью спиритического сеанса. Тот умер от сердечного приступа 11 апреля. То есть через три дня, после того как кликуша предупредила его об угрозе. Мало того, на риторический вопрос Малаева «Как умер?» дежурный ответил, что все они были в шоке, ведь парню едва исполнилось двадцать шесть и на сердце он никогда не жаловался.

— Какие интересные совпадения, — вслух сказал Малаев, сунув телефон в карман. Теперь все стало почти очевидно.

«Противостояние. Она связывается с людьми, так или иначе предупреждает. А кто-то педантично убирает тех, кого она выбирает в качестве связных. И убирает фантастическими способами. Семенов ладно, но Надька… значит, этот „кто-то“ — из ее координат. Искать его бесполезно. И скорее всего аттракцион с фантомами принадлежит ему. Мать вашу так и этак!»

Поднявшись с лавки, он двинулся к машине, оставив влюбленных малолеток наедине. «Нет, в контору я с этим не пойду. У них там академики, приборчики, мировое научное сообщество. Куда мне со своими ведьмами!»

Он вдруг улыбнулся, игриво икнул и внятно произнес, испугав моложавую старушку с игрушечным вертлявым пудельком:

— Да пошли они в жопу, эти эфэсбэшники. Я, в конце концов, хиппи или кто?

Начальник строительно-монтажного управления номер семнадцать Андрей Сергеевич Наумов сидел за своим добротным начальственным столом, который был увенчан несколькими телефонами и напыщенной тяжелой папкой с важными бумагами. Вид он имел растерянный и вместе с тем негодующий. Столько лет безупречной работы управления — и такое пятно на его репутацию!

Павел Лыгин, личное дело которого лежало перед ним, всегда был на хорошем счету. Тридцатилетний непьющий семьянин, отец двоих детей, передовик, ударник Соцтруда, ни одного взыскания, сплошные грамоты и премии. И вдруг — такое…

— Чтоб его черти взяли, дурака!!! — зло сказал Наумов, в сердцах стукнув кулаком по столу. — Ведь это ж надо ему было, а…

Заслуженный строитель СССР Андрей Сергеевич был совершенно прав, хотя и не подозревал об этом. Черти действительно взяли Пашку, ибо другой дороги у него не было. Что в действительности произошло на участке номер 64 по улице Аргуновская, знал сам экскаваторщик Лыгин, да только рассказать об этом уже никому не мог.

Со стороны все выглядело странно, необъяснимо и, следовательно, противоречило ясной социалистической реальности, покоящейся на материализме Маркса и заветах Ильича. Немногочисленные свидетели, работавшие в тот тихий летний день 1980 года на строительстве дома номер 12 по Аргуновской улице, вторили друг другу в кабинетах следователей, давая показания. Из их взволнованных рассказов следовало, что Лыгин, как и подобает настоящему коммунисту и передовику, был тем утром спокоен, нацелен на высокие показатели и перевыполнение плана, да и с товарищами по работе доброжелателен. Принявшись за рытье котлована многоподъездного дома, он виртуозно орудовал своим экскаватором, уверенно вгрызаясь в нетронутую останкинскую землю. Углубившись на несколько метров, он неожиданно прервался, вылез из кабины и подошел к ковшу своей машины, наполненному грунтом. Старший бригадир, бывший в тот момент на стройке с инспекцией, окликнул его, спрашивая, что случилось.