Анна Малышева - Конкистадоры

Я могу нанять прислугу.

В самом деле могу? Я был изумлен, поняв, что это так. Здесь, в глуши, работы для женщин практически нет. Они сидят дома, рожают детей, копошатся по хозяйству, живых денег в руках почти не держат. А у меня деньги есть. Исправного паспорта скоро не будет, но деньги пока есть. Пропадать так пропадать! В глуши живут по другим законам. Здесь не думают о завтрашнем дне, пока в огороде что-то растет, а у меня уже росло. Я вышел во двор и завел машину.

– Попробуй, – дружелюбно сказал продавец, которого я знал с детства. – Можешь написать объявление и повесить его у меня в витрине. Девки тут неприкаянные, много не возьмут. Тебе чего надо-то?

– Готовить что-нибудь вроде супа и жаркого, убирать в доме, – ответил я. – Больше ничего.

– Ну и славно.

– Может, немножко помочь в огороде.

И я снова поразился его ленивому и усталому взгляду, который вместе с тем пронзал тебя насквозь. Это был взгляд человека, который уже ничему не удивляется, что странно в такой глуши, где любая мелочь – событие. Так сфинкс у пирамиды Хафра мог бы посмотреть на гида, который сообщил бы ему, что приедет еще один туристический автобус сверх расписания.

– Уже и огородом занимаешься? – уважительно произнес продавец. – Однако… Быстро ты прижился.

Прошел почти месяц, но ни одна женщина, желающая заработать деньги, ко мне не явилась. Единственная претендентка – жирная старуха, прикатившая на велике со спущенным задним колесом. Но стоило ей окинуть взглядом дом и меня, вышедшего навстречу в старых пижамных штанах и майке, как она тут же поставила ногу на педаль и, не проронив ни слова, поползла прочь. Я стал подумывать о том, что живу слишком далеко для того, чтобы мое предложение показалось выгодным. Девушки любят ходить на танцы, встречаются с молодыми людьми. У женщин есть семьи, о которых нужно заботиться. А я живу у черта на куличках…

Почтальон являлся примерно раз в неделю. Он привозил только местную газету, на которую я подписался. Я так и не смог понять, с какой периодичностью она выходит в свет. Один раз пришло письмо от женщины, которая считала себя моей невестой, в чем я ей не препятствовал. Александра никак не могла понять, почему я так внезапно покинул город. Вот что она писала между прочим: «Твои затруднения с документами только отговорка. Ты просто боишься жизни. Почему бы еще раз не сходить туда-то… Сюда-то…» Я прочитал письмо и внезапно понял, как стал далек от прежней жизни. Дело было в том, что мне вовсе не хотелось ходить туда-то и сюда-то. Я не чувствовал в этом никакой необходимости. Здесь, в глуши, в этом доме, куда даже дешевая прислуга не желала наниматься, я был человеком. А там никем.

Чтобы подстраховаться, я дал объявление в местную газету через почтальона. Просил откликнуться прислугу, уборщицу и повариху, по возможности также помощницу по огороду. Хорошее вознаграждение. Два выходных дня в неделю, отдельная комната в доме.

Вскоре после выхода номера газеты с моим объявлением приехала еще одна женщина, точнее, девушка. Она придирчиво осмотрела мое хозяйство, заносчиво переплела пышную русую косу (у местных дам это что-то вроде ритуала перед тем, как вступить в разговор) и сквозь зубы поинтересовалась, сколько я намерен платить. Ах, так? А какая работа? Ну, нет. И не успел я ее остановить, как она уже исчезла в облаке белой пыли на своем дряхлом велосипеде.

Я не знал, что и подумать. Неужели я слишком мало предлагаю? Почему обе женщины, откликнувшиеся на объявление, вели себя так, будто я их оскорбил? Здесь даже самые незначительные деньги считаются целым состоянием. Ведь больше некуда пойти…

В тот день я больше не ждал визитов, и когда почти в полночь в дверь постучали, сперва испугался, но потом решил, что это какой-то проезжий, сбившийся с дороги и увидевший свет в окне моего дома. Я долго смотрел в щелочку, пока не различил очертаний приземистой фигуры, понуро стоявшей на крыльце. Я спрашивал, кто там, но мне не отвечали. Наконец, я открыл дверь, и свет упал на стоявшую передо мной гостью.

Несчастная!

Она была горбата и одета как нищенка. От нее не пахло, но глядя на ее лохмотья, я не задумываясь подал бы ей милостыню. И собирался было подать, но тут она подняла лицо, и я отшатнулся.

Низкий, поросший черными волосами лоб. Курносый нос, задранный кончиком почти к переносице, так что через ноздри, казалось, можно было разглядеть ее мозг. Круглые черные глаза, бессмысленные и тусклые. Крохотный ротик, треугольный подбородочек, жалкая, сжавшаяся в комок фигурка… Словом, яркая иллюстрация последствий деревенского алкоголизма и кровосмешения.

– Чего тебе надо? – спросил я. – Милостыню?

Она прорычала что-то, именно прорычала, поскольку речь не походила на обычные человеческие звуки. Я увидел, что по ее подбородку стекает слюна. Существо оглядело сени и вдруг указало на стены, сделав несколько размашистых движений.

– Что? – не понял я.

Уродина улыбнулась. Лучше бы она не делала этого, улыбка вышла отвратительная. Это несчастное создание женского пола уже более точными жестами показало мне, как оно моет стены. Я начал догадываться.

– Ты хочешь тут работать? – в ужасе спросил я.

– Ы-ы-ы! – радостно заревела она в ответ.

Я не знал, что сказать. Прислуга была мне нужна, но это убожество, рядом с которым я даже не мог находиться без отвращения…

– Тебя кто-то прислал?

– А-о-о…

Она развела руки и сделала вид, что листает. Я понял:

– Объявление в газете?

– Ы-ы!

Ну что мне было с ней делать? Какой-то сердобольный односельчанин оказал ей медвежью услугу, растолковав смысл моего объявления и послав ко мне. Он, вероятно, думал, что девица вполне пригодна для услуг в моем несложном хозяйстве. Она же тупо смотрела на меня совиными глазами и продолжала рыгать или икать – в знак приветствия, очевидно.

– Ты оттуда?

Я указал в сторону поселка, но она немедленно ткнула пальцем в противоположном направлении. Однако ближайшая деревня в той стороне находилась в нескольких часах езды. Я сам никогда там не был, но в поселке так говорили… Значит, это несчастное создание шло почти сутки по выжженной равнине, чтобы попытать счастья… У меня в груди что-то дрогнуло. Как велика была наивность этой девушки, полагавшей, что ее внешность и развитие могут кого-то удовлетворить! Она была отвратительна… И доверчива до невероятности. Уродина снова указала в ту же сторону и энергично заявила:

– Эу-ее.

– Ну ладно, – решился я, вглядываясь во тьму над бескрайней равниной. – Пока заходи. Сегодня переночуешь тут.

Не мог же я ее прогнать! Я указал ей на старый матрац, валявшийся в сенях. Она недоверчиво его осмотрела, ощупала и вдруг, упав на колени, поцеловала, будто давала присягу. Через мгновение девушка уже скрючилась на нем и, судя по всему, уснула. Я содрогнулся от жалости. Это нищенское ложе показалось ей царской постелью!