Анна Малышева - Конкистадоры

За дверью оказалась пустая комната, без мебели, с единственным не занавешенным окном, сквозь пыльные стекла которого лился приглушенный свет. Это место явно не служило конторой, и прохода отсюда в другие комнаты не было. Мальчик пожал плечами, решил, что служанка глуховата, и подошел к окну.

Теперь он смотрел сверху на ту лестницу, которую вначале отверг. Она тоже поднималась, но не так высоко, как узкая, и вела на площадку, откуда можно было пройти к глубокой арке, плиты перед которой были усыпаны мукой. Арка служила амбаром и фундаментом для домика, где располагалась контора, и для огромного ребристого колеса, все перебирающего падающую с высоты воду.

И в этом странном, слишком высоком расположении колеса и плоского, змеевидно изогнутого канала, поднимающего гонимую колесом воду, чтобы дать ей низвергнуться и снова включиться в мельничный цикл, Морис почувствовал что-то неправильное. «Здесь, в Голландии, много мельниц, но такой я не видел никогда. Мой отец таких, во всяком случае, не проектировал. Если бы он был здесь! Кажется, с колесом что-то не так, но оно все-таки работает. Что бы о нем сказал отец как инженер-строитель? А… Вот об этом?» Только теперь, внизу, чуть слева, Морис заметил глухой, огороженный тонкой аркадой угловой балкончик. Балкон как балкон, но только с первого взгляда. К чему он? На него нельзя было попасть, в стене – ни двери, ни окна. Разве что спрыгнуть с крыши, где служанка развешивает белье? Нет, можно разбиться. Взобраться по гладкой стене с верхней ступеньки широкой лестницы? Невозможно, для этого нужно превратиться в муху. Балкончик был недоступен и бесполезен.

«Дверь наверняка замуровали», – подумал Морис, выходя из комнаты. Служанка, будто задремав, стояла в прежней позе, держась за веревку. Ее грубое темное лицо оцепенело. Он хотел еще раз спросить у нее дорогу, но ему вдруг стало не по себе. Женщина чем-то напомнила ему замурованный балкончик. Мальчик молча спустился и решил выбрать другой путь.

Широкая лестница привела его в амбар и, пройдя под каменными сводами, дрожавшими под ударами падающей сверху воды, он поднялся в контору.

Здесь оказалось чисто и светло. Воздух был горячий, неожиданно сухой, хотя за стеной и падала вода, и колесо отбрасывало на стекла окна и балконной двери крупные капли, не сохнущие на солнце. Пахло дешевыми синими чернилами, свежей холстиной мешков, сладким табаком из трубки хозяина, одетого в красную куртку.

Мельник, крепкий, багровый старик, сидел над толстым гроссбухом рядом со своим помощником, выставив на середину комнаты толстые ноги в аккуратно заштопанных полосатых чулках. Увидев юного посетителя и явно приняв его за рассыльного, хозяин мельницы сделал знак подождать.

Морис подошел к окну и обреченно посмотрел вниз. К ужину он уже опоздал. Смирившись с тем, что мать будет недовольна, мальчик принялся разглядывать садик под глухой стеной амбара. Это было странное место, больше похожее на подводный мир, заросший кораллами и водорослями, или на кусок мха, увеличенный до гигантских размеров. Никогда, ни в одном саду Морис не видел таких толстостенных, похожих на пустые вафли трубок, хилых деревьев, словно выросших в кромешной тьме, и завитых, точно серпантин, высоко воздетых темных лент. В сад вела ажурная калитка, но Морис вдруг почувствовал страх при мысли, что кто-то может в нее войти. Эти растения показались ему… Не совсем растениями.

«Как и все здесь – почти обыкновенное, но не совсем. Почему я раньше не видал этой мельницы? Ведь она должна быть совсем недалеко от дома. Где я свернул с шоссе?»

Оглянувшись, чтобы задать этот вопрос, он увидел, что в комнате больше никого нет. Хозяин с помощником бесшумно исчезли. Морис пошел было к выходу, но вдруг передумал и вернулся. Он заметил, что приоткрытая балконная дверь выходит на узкую, огороженную стальной оградкой площадку, поворачивающую за угол, туда, где шумела вода под колесом. Морис решил, что туда-то и направился хозяин, открыл стеклянную дверь и ступил на площадку.

Свернув, он сразу сощурился, ощутив острые прикосновения водяной пыли к глазным яблокам. От влажности было тяжело дышать. Он стоял под самым колесом, а с высоты чуть ли не прямо ему в глаза падала трескучая лента прозрачной воды. Колесо под ней казалось кипенно-белым.

Площадка провела мальчика вокруг колеса и окончилась между каменными столбами, которые поддерживали у него над головой второе колено плоского канала. Вода шумно бежала вверх по каменному руслу. Вверх?! Какая же сила должна быть у мельничного колеса, чтобы загонять воду чуть ли не в небо, а потом снова обрушивать ее на себя? Получался замкнутый цикл! Если бы это видел отец! Морис окончательно забыл об ужине, так его заинтересовал канал. Тот мельчал по мере подъема, шел уступами – начиная с крутых, кончая почти плоскими. Канал возвышался над равниной, но с первого взгляда казалось, что он, как и все каналы голландских мельниц, идет вниз. «Вверх?! Почему он идет вверх? Я должен это понять!» Морис уже не колебался. Он перешагнул ограду площадки и стал подниматься по каменному парапету канала.

У его ног бежала прозрачная вода, направляясь туда же, куда и он, – наверх. Однако через несколько шагов ему пришлось ступить вниз. Парапет был похож на лестницу с непомерно длинными ступенями, ведущими в небо, но заставляющими спускаться. Он становился все более плоским, канал все более мелким, а небо все более близким.

Дойдя до первого поворота, Морис спустился на очередную ступень и прошел под четырьмя каменными столбами, на которые опиралось сверху третье колено. Он забрался уже довольно высоко и идти приходилось с осторожностью, падение на землю означало смерть. Дойдя до второго поворота канала, Морис окончательно убедился, что канал измельчал, и потому, подойдя к третьему повороту, ступил в воду, и она дошла только до колен. Теперь мальчик не боялся упасть и поднимался быстрее, больше не глядя на панораму города, алебастровой белизной сияющего внизу под полуденным небом. Панорама открылась внезапно, и Морису хватило одного взгляда на нее, чтобы испытать едкий ужас и запомнить эти здания навсегда.

«О городе я подумаю потом, сперва канал, – уговаривал он себя, стараясь глядеть только на воду. – Невероятно, что это за город? Я попал куда-то слишком далеко. Вернусь ли я домой? Не к ужину, какой там ужин! Вернусь ли вообще?» Он прикрыл глаза, на миг остановившись, перевел дыхание, потирая похолодевшее горло. «Это не мой город. У нас во Фрисланде нет таких циклопических зданий. Они похожи на римские руины. Нет, на лунные горы! Лучше на них не смотреть. Если мельник с помощником наверху, я спрошу у них дорогу. Больше ничего. О белоснежном городе ни слова, или меня примут за сумасшедшего. Со мною что-то случилось по дороге домой, а что – не помню. Эта мельница должна быть обычной мельницей, а город обычным маленьким городком в моей провинции. Только я почему-то вижу их иными…»