Стивен Кинг - Регуляторы

Я заплакала. Ничего не могла с собой поделать, назвала его плохим мальчиком и велела уйти. Улыбка исчезла. Сет не любит, когда ему велят что-то делать. Я решила, что сейчас мои руки вновь начнут бить меня, но тут Херб встал между нами и сказал то же самое, уйди, мол, и успокойся, а потом возвращайся, и тогда мы попытаемся тебе помочь.

Сет ушел, но еще до того, как он пересек гостиную, я поняла, что другой или потерял, или теряет контроль над его телом. Потому что походка теперь у него была другая, не как у страуса (Херб называет эту походку «а-ля Рути-робот»). Сет поднялся по лестнице, и вскоре мы услышали, как он плачет в своей комнате.

Херб помог мне собрать осколки, а я продолжала реветь. Херб не пытался успокоить меня или развеселить какой-нибудь шуткой. Иногда он проявляет удивительную мудрость. Когда мы все убрали (ни один из нас не порезался, это похоже на чудо), Херб сказал, что Сет, должно быть, что-то потерял. Я ответила, что никакой он не Шерлок Холмс, но тут же пожалела о своих словах, обняла Херба, извинилась и сказала, что не хотела его обидеть. Херб заверил меня, что он в этом и не сомневается, затем взял этот глупый баптистский буклет и написал на нем: «Что будем делать?»

Я покачала головой. Мы зачастую боимся произнести хоть слово, опасаясь, что он нас подслушивает, я имею в виде не-Сета. Херби смял буклет и бросил его в корзинку для мусора. Я нашла это недостаточным, достала буклет и порвала на мелкие клочки. Но сначала взглянула на перекошенное мукой лицо. Добро пожаловать в ад!

Это Херб? Или я? Хотелось бы сказать «нет», но иной раз я пребываю в полной уверенности, что нахожусь именно там. И это происходит довольно-таки часто. Иначе с чего бы мне вести этот дневник?

11 июня 1995 г.

Сет спит. Наверное совсем выдохся. Херби во дворе заглядывает во все щели. Только я думаю, что Сет уже туда заглянул. Теперь мы хоть знаем, что пропало. Космофургон «Парус мечты». У Сета есть все мотокоповское дерьмо: фигурки главных героев, штаб-квартира, Кризисный центр, ангар космофургонов, два парализатора, даже «плавающие простыни» на кровати. Но больше всего на свете он любит космофургоны. Машинки на батарейках, довольно большие, оригинальной формы. Большинство из них с крыльями, выдвигающимися при помощи поворота рычажка на днище с радиолокационными антеннами, которые могут вращаться, как настоящие (на «Парусе мечты», космофургоне Касси Стайлз, антенна в форме сердечка, и это после тридцати лет разговоров о том, что однотипные игрушки не нужно делить на мужские и женские), мигающими огнями, сиренами, и так далее и тому подобное.

Во всяком случае, из Калифорнии Сет прибыл со всеми шестью космофургонами, что продавались на тот день: красным («Стрела следопыта»), желтым («Рука справедливости»), синим («Свобода»), черным («Мясовозка», принадлежит плохишу), серебристым («Рути-Тути», мне кажется, кому-то заплатили за то, что он придумал такое идиотское название) и розовым, на котором ездит Касси Стайлз, любимая девочка моего юного племянничка. Забавно, конечно, смотреть на его увлечение всей этой ерундой, да только происходящее сейчас далеко не забавно: «Парус мечты» пропал, отсюда и весь сыр-бор.

Херби разбудил меня в шесть утра, вытащил из постели. Руки у него были холодны как лед. Я спросила, в чем дело, но он ничего не стал говорить, просто подвел меня к окну и спросил, что я там вижу. Я поняла, о чем он спрашивает: вижу ли я то, что видит он?

Я увидела, сомнений в этом быть не могло. «Парус мечты» как живой. Только не космофургон, принадлежащий Сету, не игрушка фута в два длинной и, возможно, в фут высотой. Мы смотрели на полноразмерный автомобиль длинной в двенадцать, а высотой в семь футов. С поднятым люком на крыше и вращающейся антенной радиолокатора, совсем как в мультсериале.

— Господи Иисусе, — прошептала я, — откуда он взялся?

Я уж решила, будто он спланировал к нашему дому на своих выдвигающихся крылышках. Жуткое, знаете ли, ощущение. Все равно что, поднявшись с постели и продрав глаза, обнаружить у себя во дворе летающую тарелку. У меня перехватило дыхание. Словно кто-то врезал мне в солнечное сплетение.

Когда же Херб сказал мне, что никакого фургона здесь нет, я не поняла, что он имеет в виду. А потом солнце поднялось чуть выше, и до меня дошел смысл его слов: я увидела сквозь фургон наш забор. То есть настоящего фургона не было. Но в то же время он был.

— Сет показывает нам то, о чем не может сказать, — пояснил Херб.

Я спросила Херба, проснулся ли мальчик, и он ответил, что нет, он подходил к его комнате, проверял. Сет крепко спит. Внутри у меня все похолодело. Потому что слова Херба означали одно: мы стоим в пижамах у окна спальни и видим сон нашего племянника. Сон этот перед нами, во дворе, большой розовый мыльный пузырь.

Мы простояли у окна минут двадцать. Что ждали — не знаю. Может, появления Касси Стайлз. Но ничего такого не произошло. Розовый фургон просто стоял, с приоткрытым люком и вращающейся антенной радиолокатора, а потом начал расплываться и терять цвет. Затем мы услышали, как Сет встал и пошел в туалет. Когда же послышался шум спускаемой воды, фургон исчез окончательно.

За завтраком Херб пододвинулся к Сету, как бывало, когда он хотел поговорить с мальчиком. Я думаю, Херб гораздо смелее меня. Учитывая, что именно Херб…

Нет, этого я написать не могу.

Так или иначе, Херби наклоняется к Сету, чтобы мальчику пришлось посмотреть на него, и начинает говорить тихим, ласковым голосом. Он говорит Сету, что мы знаем, почему он так расстроен, но волноваться не о чем, так как космофургон Касси наверняка где-нибудь в доме или во дворе. И мы его обязательно найдем. Все это время, пока Херб говорит, Сет ведет себя прекрасно. Ест овсянку, и лицо его не меняется. Иногда ты знаешь, что это он, Сет, внимательно слушает, возможно, что-то и понимает. Потом Херб говорит: «А если мы все-таки не сможем найти его, то купим тебе новый». И понеслось.

Миска Сета с овсянкой летит через всю кухню, оставляя за собой шлейф молока и хлопьев. Она ударяется об стену и разбивается. Ящик под плитой открывается, и оттуда вываливается все, что в нем хранится: сковороды, вафельницы, формы для пирожков. Поворачиваются краны на раковине. Посудомоечная машина не может включиться при откинутой крышке, но включается, и вода веером летит на пол. Ваза, стоявшая на полочке, повторяет путь миски с овсянкой и тоже разбивается об стену. Но больше всего меня напугал тостер. Он работал (я поджаривала пару гренков), но тут внезапно раскалился докрасна, словно печь. Рычаг выброса резко пошел вниз, а гренки, черные и дымящиеся, подлетели до самого потолка. Приземлились они в раковину.