Чайна Мьевиль - Кракен

— Из-за чего ты так хочешь остаться нейтральным? — продолжил Билли. — Не хочешь участвовать в войне? Это не будет война между тобой и Лондоном — нам предстоит совсем не это. Так в чем же дело? В нацистах Хаоса? Не верю. В Тату? Тебя что, всерьез пугает главарь банды?

Ну же! Сработает ли этот пустячный психологический прием с долбаным океаном? Никакого риска, подумал Билли, никакого риска. Что еще у него есть? Два оружия, в которых он не разбирается, да многотелый профсоюзный лидер. Изнутри посольства не слышалось ничего — тишина.

— Так в чем же дело? В протоколе? В тонкостях? Я вот что скажу. Я буду умолять. — Билли уже стоял на коленях. — Пожалуйста. Значит, ты нарушаешь какой-то баланс сил? И что? Ты знаешь, что надвигается. Огонь и конец всему. Спорим, что в этом огне сгорит и морская вода? Но Дейн, как ты знаешь, собирается все уладить. И если ты не хочешь, чтобы все сгорело, чтобы сгорел Лондон, чтобы сгорело море… помоги мне.

— Вы понимаете, что сейчас происходит? — спросила Коллингсвуд. (Джейсон Смайл дышал с присвистом. Несколько косметических приемов, небольшая сверхъестественная дерматологическая операция — и кожа его стала выглядеть нетронутой, все синяки исчезли.) — А происходит вот что. — Вы нарушили разные законы, но вам также известно, что это дурацкие законы. Неписаные, вроде конституции. Это значит, вы оказываетесь в другой системе судопроизводства. А это, в свою очередь, значит все, что я захочу. — Коллингсвуд была моложе Джейсона больше чем вдвое. Она откинулась и задрала ноги на стол. — Так что ваше сотрудничество будет высоко цениться. Итак. — Она резко проквакала со смешным американским акцентом. — ’Ще раз. Зачем вы сюда явились? Где Билли? И где спрут?

Это они проходили уже много раз, и никакие уговоры или угрозы не помогали.

— Клянусь, клянусь, клянусь, — твердил Джейсон, и Коллингсвуд ему верила.

Он ничего не знал. Только номер, который дал ему Билли и который он сразу же назвал. Вот и все. Коллингсвуд глянула через зеркало, помотала головой, затем вышла из комнаты и присоединилась к коллегам.

— Ну и что мы имеем? — спросил Бэрон. — Немного неожиданно, так, что ли?

— И вы ему верите, — сказал Варди.

— Да, — сказала Коллингсвуд. — Да. Итак…

— Итак, получается, — заметил Бэрон, — нашего Билли никто не похищал. На самом деле он сотрудничает с известным прихожанином Церкви Бога Кракена, ныне отлученным. Выходит, наш простак не так уж и прост.

— А что, если это связано с долбаным Стокгольмским синдромом? — предположила Коллингсвуд. — Может, Билли, как ее, долбаная Патти Херст? [72] Патрисия Херст — внучка Уильяма Рэндольфа Херста, американского миллиардера и газетного магната, жертва политического киднеппинга, присоединившаяся к похитителям, террористка, судимая за ограбление банка.

Она взглянула на Варди.

— Возможно, — отозвался тот. — От всего этого дела так и несет верой, по-моему. Из того номера, что дал Джейсон, мы ничего не извлекли, так ведь?

— He-а. Верой во что?

— В нечто.

— Хорошо, дети, хорошо, — сказал Бэрон. — Значит, мы думали, что ищем заложника, а выяснилось, что мы ищем беглеца. Варди, а теперь о Коуле — вам бы надо ввести Коллингсвуд в курс дела.

— Кто это? — спросила она. — Что натворил? Или это она? Я могу поиграть?

— Это пиромант, — объяснил Бэрон. — Бывший компаньон Гриза.

— Пирик? — У Коллингсвуд сузились глаза. — Тот, кто имеет дело с огнем? А, Варди?

— …Да, это так. Простите, я просто… я… — Варди закусил палец; Бэрон и Коллингсвуд заморгали при виде такой необычной для него нерешительности. — Пиромант, спрут из музея, конец всего сущего, это… в этом есть что-то общее. Мне просто надо разобраться в этой вере.

Ну а что же с Мардж? Лучшая ее наводка никуда не привела.

У нее возникли новые приоритеты. Она поверила всем этим незнакомцам, которые твердили ей, что она в опасности и привлекает к себе опасное внимание, что ей нужна защита.

«Разве ты не знаешь, что такое улица-ловушка?» — спросил у нее собиратель культов. Мардж действительно не знала, но через минуту разобралась, поискав в Сети. Вымышленные улицы, вставляемые в карты, чтобы доказать нарушение авторских прав, неоспоримо подтверждающие, что одна карта содрана с другой. Трудно было найти окончательные списки таких улиц, но кое-какие предположения имелись. Несомненно, именно на улице-ловушке стояла «Старая королева».

Были ли эти особые оккультные улицы созданы, а затем спрятаны? Может, их названия давались, чтобы служить ловушками в хитроумном двойном обмане, чтобы туда ходили только те, кто знал, что на улице и вправду есть адреса? Или же там, где ставились ловушки, на самом деле никаких улиц не было? Возможно, эти тупики были контрабандными остатками тех времен, когда атласы рисовались лжецами?

Что ж, так или иначе, улицы эти явно заслуживали исследования. Мардж принялась за дальнейшие поиски.

Нацисты Хаоса особо не прятались. Просто пустое здание. В его расположении не было никакой метафорической логики, никакого космического каламбура: оно просто стояло более-менее на отшибе, более-менее пустое внутри, в него более-менее легко было вломиться и переоборудовать изнутри — поставить звукоизоляцию и все такое, — а потом защищать. Поэтому его и выбрали. Оно располагалось далеко на востоке Лондона, в районе настолько унылом, что немногие обращали внимание на постройку. Там имелся глубокий подвал, где истязали Дейна, где дребезжали и поворачивались свастики Хаоса. Неподалеку находился гараж.

Нацисты были одни и без присмотра — ресурс, отданный на субподряд, что в стране гангстеров модно так же, как и в стране победившего фордизма. Тату в неопределенных выражениях велел им продолжать свое дело и постараться выбить что-нибудь из Дейна, хотя бы намек на то, где искать Билли и кракена.

Внутри у них все было декорировано подлинными сувенирами Третьего рейха — с настоящими брызгами крови, мозгов, гауляйтерской спермы. Свечи в нишах у икон с изображением разной нечистой силы, закопченные плакаты неонацистских групп, фотографии из лагерей — как и следовало ожидать.

Нацисты Хаоса выстроились в ряд, пестрая вереница фашистских щеголей, блеск, латекс, кожа, орлы. Они пожирали глазами Дейна. Тот висел, связанный, за стеллажом с инструментами, покрытыми коркой запекшейся крови. Его дыба повернулась, чтобы ввести в него еще немного болезненной жизни; у него остались глаза и зубы (зубы — не все), и он мог дышать через нос, пусть и сломанный. Они вернули его назад всего за пару часов до этого и толком снова еще не приступали. Дейн смотрел на них, то плюясь и разъяряясь, то обмякая и пытаясь уйти в себя.