Вадим Смиян - Пушкинский вальс

- Я понимаю, - слегка растерянно произнес Владислав Георгиевич. – Хорошего мало. Но я считаю необходимым предостеречь вас. Дело в том, что когда этот парень выметывался из зала, как побитый пес, он прошипел недвусмысленную угрозу по вашему адресу – я слышал это совершенно отчетливо.

- Неужели?- недоверчиво улыбнулась женщина. – Насколько я помню, вы находились довольно далеко от двери…

- У меня прекрасный слух, я слышу издали, даже если говорят тихо.

- Благодарю, что предупредили, - сказала Лилия Николаевна, - но опасаться нечего: этот парень изрядный трус – такой же, как и другие, ему подобные. Кроме того, я вполне способна постоять за себя, как вы в этом только что могли убедиться.

Владислав Георгиевич нетерпеливо заерзал на стуле.

- Простите, но вы меня не желаете понимать…Вы легко справитесь с этим…как его…Стасенко

вым лицом к лицу – пусть так. Вы сказали, что он трус. Я подозреваю, что он еще и подлец. Трусы и подлецы часто бывают мстительны, они не прощают тем, кто обнаруживает их ничтожество. Подобно шакалам, они сбиваются в стаи, и становятся по-настоящему опасны. Крайне опасны! Или в вашем городе есть только один такой Стасенков? У вас нет молодежных банд?..

- И что вы мне предлагаете? – с ноткой нетерпения воскликнула Лилия Николаевна. – Спрятаться в норе и не высовываться? Или обратиться в милицию?

- Насчет милиции совсем не исключено…

- Не будьте смешным, Владислав Георгиевич! Какая милиция, о чем вы говорите? Что я им скажу? Что мне угрожал читатель библиотеки? Они поднимут меня на смех, скажут, чтобы я приходила после того, как на меня нападут, или еще что-нибудь в этом роде… Перестаньте нагнетать тревогу, мне и без того противно и тошно, поверьте! Я ценю вашу заботу, она меня, признаться, даже удивляет, я давно привыкла, что я всем безразлична… но мне нечего бояться, я абсолютно в этом уверена! И этот самый Стасенков не может сделать мне ничего более гадкого, чем он уже сделал!

Тут Владислав Георгиевич потерял терпение. Забыв о приличиях, он наклонился к женщине через стол и почти что выкрикнул:

- Да поймите вы наконец: Стасенков и ему подобные были, есть и будут, и вы ничего с этим поделать не сможете! Придурков вокруг много, и вы их не переделаете, с ними рядом приходится жить! И поверьте, Лилия Николаевна: существуют вещи куда более мерзкие, нежели разрисованный непристойностями томик Пушкина! В конце концов это не более, чем книга…

Он тут же пожалел о произнесенных словах, как только заглянул в устремленные на него глаза Лилии Николаевны. Ее взгляд сделался совершенно неузнаваемым – теперь он был по-зимнему холодный, колючий, злой…Владислав Георгиевич сконфуженно умолк, тогда как она сурово произнесла, глядя на него по-прежнему в упор:

- Вы сейчас говорите совсем не то, Владислав Георгиевич! Прошу вас – уходите! И немедленно.

Он опешил от этого ледяного тона – от ее обычной любезности не осталось и следа!

- Но я только хотел сказать…

- А я больше не хочу вас слушать. Прошу – покиньте мой кабинет.

Владислав Георгиевич как-то неловко подался назад, не сводя с нее глаз, словно еще надеялся, что она передумает. Но она смотрела на него все тем же неподвижным взглядом – холодным, как замерзшее озеро. Он понял – она не передумает.

- Ну хорошо…- произнес он тихо. – Как прикажете…Я ухожу… До свидания.

- Всего доброго…

Он вышел за дверь с каким-то отвратительным чувством, внезапно осознав, что его уже второй раз выставляют из этого кабинета. И если в первый раз была соблюдена хоть видимость приличия, то сейчас библиотечная дама с ним ничуть не церемонилась.

Черт побери, ему было жутко обидно! Кажется, давно с ним так не обходились! только почему он совсем не сердится?..Плюнул бы на все, да и ушел! Что ему до этой упрямицы в конце концов… Но вот уходить как раз и не хотелось.

Владислав Георгиевич записал на себя у девушек выбранную им книгу, и вышел через коридор в центральный холл Дворца, пребывая в самом мрачном расположении духа. Постоял немного, словно раздумывая, не вернуться ли… Может, попросить у нее прощения? Да черт возьми, за что?! Женщина обитает в каких-то сферах, ведомых лишь ей одной, он просто пытался вернуть ее к реальности, и за это еще извиняться? Ну уж – дудки!

Владислав Георгиевич крепче сжал в руке книгу и стремительно вышел на улицу.

Лилия Николаевна осталась в кабинете одна.

Как-то незаметно наступил вечер, и майские сумерки плавно перетекли в предночной полумрак. Читатели постепенно расходились, здание Дворца пустело – библиотека в нем закрывалась позднее всех прочих учреждений. Время шло, а старший библиотекарь так и оставалась неподвижно сидеть за столом, отрешенно уставившись в одну точку.

В начале девятого в дверь робко постучали, и в кабинет заглянули две молодые сотрудницы – Вера и Ксюша. Лилия Николаевна чуть заметно вздрогнула при их появлении.

- Да?..- рассеянно спросила она.

- Лилия Николаевна, - сказала Вера, которая была немного посмелее своей робкой подружки. – Уже девятый час… мы с Ксенией пойдем домой – можно?..

- Девятый час? – встрепенулась начальница. – Боже, а я и не заметила! Ну конечно, девочки, идите… Пора, пора домой…

- А вы сами тут все закроете? Книги мы все расставили…

- Я закрою, - сухо сказала старший библиотекарь. – Идите, отдыхайте… Сегодня у вас был трудный день.

- У вас тоже, Лилия Николаевна, - заботливо ответила Вера. В ее голосе звучало неподдельное уважение. Начальница невольно улыбнулась в ответ.

- Ладно уж, идите домой, болтушки…- сказала она ласково. – И спокойной вам ночи…

- До завтра, Лилия Николаевна, - улыбнулась Вера, и дверь закрылась.

На улице продолжало темнеть. Зажглись фонари уличного освещения. Девушки давно уже ушли, а она все сидела и о чем-то напряженно думала, глядя на свои очки, лежавшие на полированной поверхности стола перед ней: ими она пользовалась, когда читала или писала. Вскоре тьма за окном сгустилась еще больше, а так как кабинет был ярко освещен, то с улицы все было видно через окно, как на сцене, благо кабинет располагался на первом этаже. Такой открытости Лилия Николаевна не терпела. Она порывисто встала, задернула тяжелые шторы, и сразу стало уютно. Образовался некий замкнутый мирок, в котором не было никого и ничего постороннего. Тишина, нарушаемая только мерным тиканьем напольных часов, стоявших в углу. Ее рабочий стол, который она всегда содержала в идеальном порядке, небольшой шкафчик с любимыми книгами у нее за спиной. И – конечно же, Пушкин: два портрета – один работы Кипренского, расположенный на стене напротив высокого и узкого окна, а другой – прямо над ее рабочим местом, портрет работы Тропинина.