Вадим Смиян - Пушкинский вальс

С первого взгляда он понял, что его прошлогодние труды не пропали даром. Все выглядело очень прилично, никаких видимых повреждений памятников, плит, или ограды не наблюдалось. Правда, подход к месту захоронения на сей раз был еще более затруднен, и виной тому были несколько новых могил, добавившихся за минувший год. «Ну, тут уж ничего не поделаешь, - подумал с досадой Владислав Георгиевич. – Люди-то мрут, как мухи…»

В то же время, Владиславу Георгиевичу сразу бросилось в глаза, как буйно разрослись внутри могильной ограды сорняки. То ли почва для них тут была благодатная, то ли сам Владислав Георгиевич своим прошлогодним вмешательством в их экосистему каким-то образом стимулировал их рост, но за год они вымахали на славу – все заросло травой и раскидистыми кустами. А в пространство между памятниками и оградой какие-то уроды снова напихали высохшие опавшие ветки…

Кроме того, скамейка выглядела неприглядно: за зиму краска с нее облезла, стойки-опоры местами потрескались. Скорее всего, их следовало попросту поменять, а скамеечку выкрасить заново. В целом получалось, что работы хватит на несколько дней.

Владислав Георгиевич повозился немного на могильном участке, проведя черновую уборку и собрав для выноса целую кучу старых веток и стеблей, чьей-то недоброй волей захламившей за год дорогие могилы. Он взялся было и за сорняки, но их оказалось так много и росли они так плотно, что Владислав Георгиевич быстро понял, что за сегодня он с ними не справится, разве что ему оставалось лечь костьми. Стоило,однако,поберечь себя – ведь далеко уже не юноша, и совершать героические подвиги или же ставить трудовые рекорды стало уже несколько поздновато. Поработав немногим больше двух часов, он разыскал ближайшую помойку, отволок туда собранный годовой мусор, а затем начал собираться.

Выходя с кладбища, он снова замедлил шаг на том самом месте, где год назад ему явилась бабушка в молодом возрасте и с книгой в руках, на которой он едва успел тогда прочитать только часть названия – «Фео…» Тот случай целый год не давал ему покоя, постоянно приходил на ум, будоражил воображение… Он так и не смог найти сколько-нибудь внятного объяснения прошлогоднему видению, и только смутное сомнение терзало его, не позволяя забыть этот случай, сомнение по поводу того, что тогдашнее происшествие должно иметь какое-то значение, если только не вызвано внезапным расстройством психики. Однако последнего явления Владислав Георгиевич за собой никогда не замечал.

И сейчас на выходе он снова вгляделся в то заветное место под старым раскидистым деревом, тщательно присматриваясь и прислушиваясь. Нет, ничего… Ничего необычного, что можно было бы истолковать как присутствие чего-то потустороннего. И снова ему в голову пришла трезвая мысль о том, что в прошлом мае он стал жертвой какой-то галлюцинации, вызванной острым приступом ностальгии, усталостью и влиянием общей атмосферы старого кладбища.

Владислав Георгиевич прошел прямо к остановке и сел в подошедший автобус. Доехав до гостиницы, направился к себе в номер, принял душ, спустился в ресторан и с удовольствием отобедал. Какая красота – никакой тебе суеты, никакой спешки! Просто чудесно… Отдохнув немного после приема пищи, столичный гость надел костюм и отправился в храм.

Он решил прогуляться пешком, хотя народу в автобусах было немного – многие уехали на дачи провести выходные, многие были в отпусках. Но ему хотелось просто погулять, насладиться атмосферой старого города, такого родного, близкого, и так напоминающего ему далекое, светлое и беззаботное детство. Он отдыхал здесь душой и телом, и все повседневные заботы, проблемы, ежедневно изнуряющие его там, в столице, и медленно разрушающие тело и душу, здесь, на родине, слов но бы отдалялись, оставались где-то вне его, начинали казаться суетными и преходящими. И это впечатление еще более усилилось, когда он вышел к храму и остановился перед ним – таким высоким, величественным, белоснежным, с иконой благоверного князя над входом… Золотые купола сияли на фоне синего вечереющего неба, над фигурными крестами кружили редкие птицы и, глядя на эту картину, неудержимо хотелось думать о вечности.

Постояв немного перед входом и мысленно поздоровавшись со святым защитником Руси, Владислав Георгиевич прошел мимо собравшейся перед крыльцом толпы верующих, перекрестился и с благоговениием вступил под массивные каменные своды. Молча постояв перед сверкающим иконостасом, он помолился, сам тут же сочиняя в уме текст молитвенного обращения к Богу, затем вернулся и поставил две свечки за упокой души своих любимых и незабвенных стариков, которым он считал себя обязанным своим безоблачным и светлым детством… Понаблюдав, как ровно и торжественно разгораются поставленные им свечи, Владислав Георгиевич удовлетворенно улыбнулся, снова перекрестился и, не поворачиваясь спиной, медленно переместился ко входу. На крыльце он перекрестился еще раз, глядя на возвышающуюся перед ни икону Невского, и уже потом повернулся, чтобы уйти. И в этот самый момент вдруг совершенно внезапно увидел ее.

От неожиданности Владислав Георгиевич на какое-то время остолбенел. Вокруг и перед ступенями храмового крыльца собралось немало народу, и возможно, он никогда бы и не заметил ее средь толпы бабулек в белых и черных платочках, среди женщин и мужчин средних лет, пришедших помолиться святому покровителю в этот воскресный день… Но он увидел ее сразу, еще даже не успев спуститься по ступеням крыльца, увидел, возможно потому, что она сама, не отрываясь пристально смотрела на него своими пронзительными и странно молодыми глазами.

Владислав Георгиевич почувствовал себя крайне неуютно. Обмен немыми взглядами, как ему показалось, длился уже неприлично долго, и он как-то затравленно улыбнулся в ответ на ее взор и совсем не к месту, ни с того, ни с сего пробормотал невнятно:

- Здрассьте…

А самому вдруг подумалось: « Я опять что-то сделал не так?..» За прошедший год эта женщина ничуть не изменилась, все такая же высокая, суровая, все в том же платке и той самой кофточке, как будто время внезапно обратилось вспять и вернулось на год назад. Он уже как-то подсознательно ждал той секунды, когда раздастся ее суровый и осуждающий голос: «Молодой человек! В храме руки за спиной – не держат!».

Но ничего такого не случилось. Никак не отреагировав на его нелепое приветствие, странная женщина вдруг сказала со своей неизменной суровостью:

- Ты знаешь, что?..Уезжай-ка отсюда. Лучше сегодня. Прямо сейчас.

Владислав Георгиевич так и застыл с открытым ртом. Он растерянно воззрился на эту пожилую женщину, такую суровую и непонятную… И в то же время сейчас в ее голосе прозвучало нечто еще помимо суровости, какая-то грусть или печаль, или даже ласка сродни материнской…