Юрий Моренис - Охота на вампиров

Кстати, а где она, его пушка? Ага, вот, припрячем от греха подальше. Ал сунул пистолет к себе за пояс сзади и продолжил изыскания. Он чуть не присвистнул, но вовремя спохватился, когда перевел взгляд на шею. От страшных царапин не было ни следа. Лишь розовели небольшие полоски. Человек выздоравливал на глазах?

Ал немного отстранился. Данное тело было одето так же, как и Олежек. Ничего особенного. Джинсы, мягкие сапожки, куртка… А где куртка? Ясно, ночью, наверное, укрывался ею… Или укрывалась?.. Лежит, аккуратно сложенная, рядом на скамье. Только у Ала — футболка, а оно носило джинсовую рубашку, от которой остались одни ошметки.

Исследователь в упор смотрел на джинсы. Наконец, собравшись с духом, он предельно осторожно, буквально подушечками пальцев коснулся области ширинки…

Ал почему-то облегченно вздохнул. Никаких мужских выпуклостей он не обнаружил. Все было тихо, как в чайной долине. Вывод напрашивался сам по себе: перед ним была женщина. Молодая и симпатичная женщина.

Проще было бы, если бы она оставалась мертвым юношей. Ал выразил бы «глубокую» скорбь, закопал рядом с Колей — и пошел по своим делам. А тут живая баба, и не Аида. Впрочем, упокоенный Коля тоже не Радамес…

Ал сердоболием не отличался. Вырос он в коллективе, где главное — дисциплина и мужская солидарность. Мужская, потому что все — мужики. А тут — женщина! Ладно, пусть головная боль Ерему мучит, он постарается доставить ее в целости и сохранности.

Вишь, лежит обнаженная… Надо ее в порядок привести. Раны хоть и сошли, а все одно в крови, словно сама пиршествовала.

Ал принес воды, намочил носовой платок и протер обнаженную грудь. Приподнял за плечи — ух, и легонькая, зараза! — стараясь не смотреть на сиськи, аккуратно скинул клочья рубашки и накинул на нее свою футболку. Вновь уложил, снял сапожки. А ножка-то махонькая! Точно не мужская лапа.

Заметил, что в домике душно, вышел, раскрыл ставни, распахнул окошко. Оно подалось со скрипом, злобным стенанием — когда последний раз отворялось… Оля — Ал уже мысленно называл ее так даже не пошевелилась.

Дверь он оставил открытой — пусть продувает. Он еще раз вернулся в дом, взял со скамьи курточку, набросил на девушку. Направился было к свежевыкопанной могиле, как ощутил резкую пустоту в животе.

«Это ж сколько я не ел?! Лет восемь, наверное…»

Ал рассудил грамотно: Коле торопиться некуда, подождет, а он что-нибудь сообразит на предмет пищепрома, то есть промысла еды.

Быстро расчистил место для костерка, собрал сухой валежник, бросил несколько полешек, лежавших возле избушки и огонь, радостно взбрыкнув, запылал. Для человека, выросшего в лесу, развести костер — не проблема.

В домике, конечно, стояла печурка. Но летом там можно было заживо изжариться. Еще был подпол, где в вечной прохладе хранились крупы, тушенка и кое-какие соленья. Хоть домик давно никто не посещал, запасы здесь пополнялись постоянно.

«Надо будет мне на обратном пути заехать сюда и вернуть долг», — сказал себе Ал.

Жара спала, солнце уже не так жгло открытые плечи, когда могильщик засыпал яму и уложил на место дерн. Хоть Коля когда-то крестился и даже кличку потому носил церковную, креста твари Ал не поставил. Тут уж точно — Бога гневить… Да и кому надо знать, что здесь что-то закопано? Неровен час, испугаются, место проклянут, а тут так уютно. Вон и вода уж начала на прогоревших дровишках в закопченном котелке кипеть, а в нем — крупа гречневая. Деликатес! Можно туда и тушенку бросить. Ух, и обжираловка будет. Нет хлеба? Зато есть сухари! Ал уже пару штук в охотку сгрыз.

Чуть сдвинув в сторону варево, чтоб томилось, Ал поставил на угли чайник. Откушав, можно и чайку похлебать… А кстати, как там наша «графиня»?

Вошел тихо, стараясь не шуметь. Спит… Повернулся взять тарелку с полки, чуть стукнул и тут же почувствовал легкий укол в спину. Обернулся…

Она лежала и смотрела на него… широко открытыми глазами.

— Проснулась красавица! Здравствуй, Оленька!

— Заткнись, козел… — глаза сощурились в щелочки, а из щелочек, как сквозь прицел, брызнула ненависть.

Ее рука вяло шарила по лежанке. Да и голос звучал приглушенно. Шепот, а не голос…

Господи, она же не знает, что она девушка! Или не знает, что я знаю? Тьфу ты, совсем запутался!

— Тихо, Оленька. Тихо.

— Сука, пристрелю! Где моя пушка?

— Вот она.

Ал достал наган и протянул ей. Она невольно потянулась за ним, но кавалер мягко перехватил руку, сопротивляться там было нечему, и положил на ее собственную грудь.

Глаза вновь распахнулись, как занавес в театре, а ненависть утонула в море удивления.

— Что это?!

— Надо полагать, ваше тело, мадемуазель. Бюст.

— Ты чего, сволочь, мне туда напихал?

— С вашими сиськами, сеньорита, разбирайтесь сами. А я пока чайку заварю.

Ал чинно склонил голову, вышел и упал в траву, давясь от хохота. Он фыркал, прыскал, катался по земле, зажимал себе рот ладонью, хватался за живот, изнемогая от смеха. Наверное, это была веселая истерика, когда все пережитое за последние сутки покидало его с хрипом, сипением и конским ржаньем. Он вспоминал Ольгу, оставленную в избушке, и на него накатывали новые приступы смеха.

Наконец он затих, лежал без сил, слушал, как закипает вода в чайнике, и думал… У Ольги отросли волосы за полдня, пока она спала. В реальной жизни на это понадобилось бы недели три… И грудь увеличилась довольно быстро. Видимо, сон ускорил какие-то процессы. Правда, не без участия Ала.

А Монах? Монах тоже вчера не подавал никаких признаков, пока не обернулся в чудовище. Ал как раз здесь ни при чем, темп перевоплощения зависел, видать, от внутренней сути Монаха. С ним-то, в отличие от Оли, ничего не произошло, когда Ал напал на него.

Вдруг он услышал тихое:

— Алеша…

Алеша? Ну конечно же, он Алеша! Хотя Ал ему больше нравится…

Она по-прежнему лежала. Глаза смотрели с недоумением и тревогой. Никакой радости — один страх.

— Ты чего там ржал?

Движение плечами:

— Так, веселился…

— Сил нет подняться. Словно парализовало. Что со мной?

Странно, но Оля до сих пор не заметила изменения прически. То ли все это время не открывала глаз, то ли на самом деле возвращение в исконную ипостась отняло столько энергии, что и двинуться не могла. Ал подошел, снова взял ее за руку и положил к ней на голову.

— Что?

Она и впрямь устала, даже глаза не распахнула.

— Это не парик, — пояснил Ал. — Твои волосы.

— Такие длинные?

— Да. За несколько часов отросли.

По ее щекам побежали слезы. Ясное дело: Ал нахохотался, а ей бы выплакаться. Но она сказала другое:

— Беда.

— Беда?

— Виктор Всеволодович будет недоволен.

— Дядя? Он тут при чем?

При других Ал Ерему всегда называл Дядей, считалось — он его племянник. Олежек тоже носил статус племяша. Как потом выяснилось, Ольга на самом деле была его родной племянницей.