Людвиг Павельчик - Тропами ада

Раскатисто захохотав, чем перепугал собственного, тотчас вставшего на дыбы, коня, король западных готов ужасающей силы ударом выбил меч из ставших вдруг ватными рук Агривульфа, который в ту же минуту был схвачен и связан сопровождающими своего короля бойцами. Теодорих же, пошарив глазами по помещению, мечом сдернул полог, скрывающий поле любовных битв плененного врага и, наткнувшись на ошалевший взгляд забившейся в самый угол и прижавшей руки к груди женщины, красноречиво ухмыльнулся. Кесла знала, что ничего хорошего ей эта его ухмылка не обещает и потому, когда он намотал на руку ее светлые длинные волосы и, пришпорив коня, волоком повлек прочь, лишь стиснула зубы и старалась не проронить ни звука, дабы Теодорих Второй, преданный и осмеянный ею король готов, не счел это мольбой. Вряд ли ее страдания могли бы быть сильнее, если бы она знала, что в это самое время посланный Теодорихом небольшой отряд воинов самым изощренным способом лишил жизни всех ее близких, предварительно изнасиловав мать и сестер и изувечив братьев. Ее теряющий сознание от боли отец, Люций, в течение долгого времени терял отрубаемые мечом части тела, начиная с пальцев и заканчивая носом, пока, наконец, и его истерзанная до неузнаваемости голова не была насажена на кол, к радости падальщиков.

Хохоча и глумлясь, Теодорих рассматривал увесистый золотой медальон со скрытым в нем портретом Агривульфа, произведенным весьма искусной чеканкой. Открыть его не представило особой трудности, ибо исполнение было в ходу и знакомо и свевы, не отличаясь особой индивидуальностью, лишь повторили то, что уж с слишком сотню лет покоилось в головах и изделиях искусников готов.

То был подарок свевов своему королю, наконец-то обретенному, но, к прискорбию, так скоро утраченному. Теодорих представлял себе рожи хлопочущих и боящихся сделать неверное движение свевских мастеров и не мог, исполненный презрением к происходящему, удержаться от смеха. Как же мало нужно людям! Пришел смазливый идиот, объявил себя великим стратегом, наобещал непревзойденных успехов – и вот он уже король! Вот уже лучшие шлюхи рады его обслужить, для него уже куются золотые медальоны и всякий мечтает хотя бы однажды отобедать за его столом! Так было и будет. Люди по сути своей ничтожны, мелочны и трусливы, что и открывает дорогу всякого рода проходимцам-Агривульфам, попросту паразитирующим на чужой тупости. Каждый хочет быть королем, да не каждый может… Руки Теодориха – в мозолях от рукоятки меча да суровой тетивы, ладони же Агривульфа – в смегме да склизи выделений бертолиевых желез кучи лярв, среди которых и его, Теодориха, жена. Мразь! Мразь!!!

Надо сказать, те годы вообще отличались от прочих, как предшествующих, так и последующих, относительной нестабильностью в политическом и, следовательно, военном отношении. Города меняли имена, властители сменяли властителей, а бойцы разношерстных армий гибли множеством, не считаясь на сотни и тысячи и имея лишь своих поводырей – гонцов царства мертвых Хель или же, если повезет – Валхаллы, где властвовал сам Один, Могучий и Непререкаемый!

Жестокие козни римлян, причиняющие, по сути, лишь боль и откровенное, ничем не прикрытое разочарование германским народам, были неостановимы в своих деяниях, направленных на уничтожение любого противодействия их злобной силе… Казалось – сам бог Локи вселился в их действия… Локи – непревзойденный в своей каверзности и коварстве… Недаром его дочь – полугнилая, иссиня-белая богиня Хель, благодаря унаследованным от отца соответствующим качествам и сегодня заправляет Смертью, являясь полноправной властительницей царства мертвых!

Перестав смеяться и бросив быстрый, полный презрения взгляд на сидящего привязанным у дерева с каменным, побелевшим от страха и злобы лицом Агривульфа, король вестготов обвел усталым взглядом окрестности. Уныло как-то… Да и местность незнакомая. Здесь не было духа родных Теодориху мест. Не было особого арамата трав, дышать пряным духом которых, уткнувшись в сердцевину сломанного стебля, доставляет особое наслаждение, не было мутных силуэтов гор на горизонте, что давали волю и надежду, не было широкой, пахнущей ветрами и волей Гароны, не было… Да много чего не было… Была лишь ломаная небольшая река, влекущая, как запретная полюбовница, к неясным приключениям и сомнительным наслаждениям, неспешно влекшая куда-то наши души, вместе со своей водой унося вдаль воспоминания, терзания и перекруты чьих-то судеб.

Так и судьба самого Теодориха Второго, великого короля западных готов и наместника пока еще имевшего силу Рима на испанских территориях, внезапно изменилась, злая воля провидения камня на камне не оставила от его надежд и чаяний и неведомая ему доселе сила вытворяла с его дыханием все, что хотела, подернув его глаза пеленой отчаяния и поставив, словно в отместку за прошлые подвиги, перед уничтожающей всякое подобие воли и здравого мышления ситуацией.

Трудно представить себе более несчастного человека, чем король вестготов в это время. Даже участь обреченных, вне всякого сомнения, на гибель Агривульфа и Кеслы казалась ему медом в сравнении с собственной. Не то страшно, что одна или другая женщина предала тебя – это в праве мы ожидать от каждой из них и большинство из нас прочувствовало это на собственной шкуре – страшен и отчаянно неприятен позор, приносимый ею в твою постель… Наглые, полные сарказма и осознания собственной неотразимости ухмылки в твою, вдруг начавшую поеживаться и подрагивать, спину, уверенные звонки тебе домой во время твоего отсутствия и смешки твоей собственной жены, натягивающей капроновые колготки, сидя ранним утром на краю чьей-то панцирной койки… Просто информация к размышлению… А между тем…

Легкий порыв теплого ветра вывел короля из задумчивости. Пора было заканчивать дело и возвращаться к насущным проблемам. Настороженные лица вокруг говорили ему о том же. Все устали, хотели отдыха, тепла и горячей пищи, а наступающая ночь лишь подстегивала воинов к скорейшему осуществлению заранее обрисованных их прямыми начальниками и принятых к сведению планов.

Теодорих еще раз заглянул вглубь небольшого, расположенного на самом берегу грота, откуда веяло затхлостью и какой-то обреченностью. То ли это была берлога давно покинувшего ее зверя, то ли сама природа позаботилась о том, чтобы он и сопровождавшие его не знали дополнительных проблем. Именно этот грот у реки должен был стать могилой предавшего своего короля и друга собаки-Агривульфа. Новоиспеченный монарх премерзких свевов заслуживал самой суровой кары. Касательно изменницы Кеслы было запланировано нечто иное.