Роберт Мазелло - Кровь и лед

— Элеонор сегодня отдыхает, — сказала Мойра, старательно избегая взгляда Синклера.

Она опустила на пол тарелку с еще теплым супом и кружку мутноватой воды.

— Скажи правду, — потребовал он, схватив ее за рукав.

— Мисс Найтингейл решила, что ей необходимо восстановить силы.

— Она заболела, я прав?

Девушка нервно заморгала и, протерев передником ложку, молча положила ее в тарелку с супом.

— У нее лихорадка? Насколько далеко все зашло?

Мойра сдавленно всхлипнула и отвернулась.

— Ешьте суп, пока не остыл.

— Да к черту суп! В каком она состоянии? — От мысли, что произошло непоправимое, у него зашлось сердце. — Скажи, что она еще жива!

Мойра кивнула, легонько промокая слезы носовым платком.

— Где она? Я должен ее увидеть.

— Это невозможно. — Мойра покачала головой. — Элеонор в отделении для медсестер, а в обычную палату ее не переведут.

— Значит, я пойду прямо туда.

— И застанете ее в таком состоянии… Элеонор бы этого не хотелось. К тому же вы ничем не сможете ей помочь.

— Ну, об этом уж мне судить.

Он отбросил рваное одеяло и вскочил на ноги. Но мир вокруг него поплыл — грязные стены, засиженные мухами кисейные занавески, искалеченные тела, лежащие неровными рядами на полу. Мойра схватила его за талию и помогла удержать равновесие.

— Вы не сможете туда дойти! — воспротивилась она. — Физически не сможете!

Но Синклер не сомневался в собственных силах, да и был уверен, что Мойра его поддержит. Он запустил руку за импровизированную подушку из кучи соломы и извлек мундир, весь помятый и перепачканный грязью, но уж какой был. Мойра нехотя помогла ему одеться, и лейтенант шатающейся походкой побрел к выходу. Дверь вела в бесконечно длинный коридор, мрачный и переполненный пациентами.

— В какую сторону?

Мойра крепко взяла его за руку и повела налево.

Они шли мимо бесконечной вереницы палат, и все были битком набиты больными и умирающими. Большинство солдат лежали тихо, а некоторые что-то невнятно бормотали себе под нос. Несчастных, которые метались в диком бреду или испытывали такие адские муки, что их нельзя было успокоить обычными средствами, накачивали лошадиными дозами опиума и оставляли на произвол судьбы, втайне надеясь, что те вообще не очнутся. По пути им иногда встречались санитары и врачи, которые неизменно провожали пару удивленными взглядами, но на том их интерес и заканчивался — обязанностей у медиков было по горло, а госпиталь занимал такую огромную площадь, что тратить время на расспросы совсем не было времени.

Поскольку изначально здание госпиталя выполняло роль казарм, в плане оно имело вид огромного квадрата с башнями на каждом из четырех углов и просторным двором в центре. Здесь некогда могли проводиться учения одновременно нескольких тысяч солдат. Медсестер расселили в северо-западной башне, поэтому, пока они взбирались по узкой винтовой лестнице, Синклеру приходилось всем весом опираться на плечо и пухлую руку Мойры. Когда они подходили к первой лестничной площадке, то увидели тусклый свет фонаря, движущийся в их направлении. Мойра быстро затолкала лейтенанта в неглубокую нишу в стене, а когда лампа приблизилась, выступила вперед и сказала:

— Добрый вечер, мадам.

Судя по смутным очертаниям женщины с лампой в руке и черному ажурному платку, наброшенному на белый чепец, которые Синклер видел из укрытия, медсестра поприветствовала саму мисс Найтингейл.

— Добрый вечер, мисс Мулкаи, — раздался ответ. В подслеповатом свечении фонаря воротничок, манжеты и передник выделялись яркими белыми пятнами. — Я надеюсь, вы возвращаетесь к постели своей подруги.

— Именно так, мадам.

— Как она? Лихорадка не пошла на спад?

— Не настолько, чтобы это можно было заметить, мадам.

— Жаль. Я навещу ее, как только закончу обход.

— Благодарю вас, мадам. Я уверена, Элеонор будет очень вам признательна.

Мисс Найтингейл подрегулировала пламя в лампе, и Синклер в темном углу затаил дыхание.

— Насколько я помню, вы вместе подали заявление на участие в сестринской миссии, правильно?

— Верно, мадам.

— Значит, и на родину возвратитесь вместе, — произнесла она. — Только помните, что узы дружбы, какой бы сильной она ни была, не должны отвлекать вас от первостепенных задач. Как вы знаете, все мы постоянно находимся под пристальным наблюдением общественности.

— Да, мадам. Я понимаю, мадам.

— Доброй ночи, мисс Мулкаи.

С этими словами мисс Найтингейл под шуршание черного шелкового платья продолжила спуск по лестнице, и когда свет лампы померк, Синклер вышел из тени. Мойра жестом подозвала его к себе. Поднявшись на следующий этаж, они услышали усталые голоса нескольких медсестер, которые умывались и попутно делились друг с другом новостями за прошедший день. Одна из них рассказывала о том, как какой-то напыщенный офицер потребовал, чтобы она перестала перевязывать рану пехотинца, а вместо этого принесла ему чашку чая. Мойра приставила палец к губам и повела Синклера на следующий этаж, на самую вершину башни. Там располагался маленький альков с высоким узким окном, из которого открывался вид на темно-синие воды Босфора.

Мойра, поддерживая руками длинную юбку, быстро подошла к постели больной и прошептала:

— Посмотри, кого я к тебе привела, Элли.

Но не успела Элеонор и голову на подушке повернуть, как Синклер уже опустился на колени рядом с кроватью и взял девушку за руку. Рука на ощупь была горячей, влажной и совершенно обмякшей.

Элеонор смотрела затуманенным взглядом и, кажется, была раздражена тем, что ее беспокоят. Синклер засомневался, а осознает ли она вообще его присутствие — лихорадка, как он успел понять, напрочь стирает границы между фантазией и реальностью.

— Если инструмент расстроен, — пробормотала она, — играть на нем нельзя.

Мойра многозначительно посмотрела на Синклера, как бы подтверждая, что Элеонор действительно впала в беспамятство.

— И положи ноты назад на полку, иначе они опять куда-нибудь затеряются.

Мысленно Элеонор находилась где-то в Англии, возможно, в родительском доме или, что более вероятно, в пасторате, где она, по ее словам, когда-то училась игре на фортепиано. Синклер прижал ее пальцы к губам, но она выдернула руку и энергично замахала ею над одеялом, словно отгоняла рой назойливых мух. Мухами кишели все палаты госпиталя, но здесь, отметил Синклер, на самом верхнем этаже башни, в непосредственной близости от моря, насекомых не было.

«Как бы отделаться от Мойры?» — размышлял он. Сделать то, что он собирался сделать — вынужден сделать ради спасения жизни Элеонор, — надо без свидетелей.

Мойра намочила в ведре с водой тряпочку, выжала ее и промокнула лицо подруге.