Роберт Мазелло - Зеркало Медузы

Отрывок из книги «La Chiave Alla Vita Eterna» («Ключ к жизни вечной»), изданной во Флоренции в 1534 году. Рукопись приписывается Бенвенуто Челлини и является анонимным даром, переданным постоянной коллекции библиотеки «Ньюберри», Уолтон-стрит 60, Чикаго, Иллинойс.

«Ночной поход в Колизей был делом не для робких сердец, и, шагая за доктором Строцци, который освещал дорогу фонарем, я гадал, насколько разумно поступил, вверив ему свою судьбу. Хотя старик был знающим человеком, я не мог не заметить, как задрожали его руки, когда мы приблизились к величественной древней арене. Давно заброшенная и веками не видевшая ремонта, она была окружена огороженными загонами, в которых некогда держали львов и крокодилов, быков и тигров, слонов и леопардов, привезенных сюда со всех уголков империи для грядущих зрелищных боев. Поговаривали, что во время представлений их убивали тысячами за день.

Да уж, действительно! Пока доктор Строцци, помахивая фонарем, вел меня мимо разрушенных казарм „Людус Магнус“, где прежде обучали гладиаторов, я, казалось, ощущал пропитавший стены запах пота, железа и кожи.

Но, как всякий талантливый и целеустремленный молодой человек, я не позволил страху или предрассудкам преградить мне путь. В джутовом мешке, болтавшемся за спиной, имелось все необходимое для ожидавшей нас опасной работы. Специально для этой ночи доктор Строцци — человек, чьи умения в некромантии были известны от Палермо до Мадрида — обрядился в мантию мертвого францисканского монаха, а я надел одежду убийцы, повешенного неподалеку от города на перепутье дорог.

— Для вызова мертвых нам нужно максимально уподобиться им, — инструктировал меня доктор. — От нас должно пахнуть смертью и разложением.

Ради этой цели мы не мылись в течение девяти дней и не ели соли, поскольку она отпугивала мертвых. Мы ели собачье мясо, ибо пес был компаньоном Гекаты — богини темной луны. К тому же весь срок подготовки мне было запрещено предаваться утехам плоти. В ответ на многочисленные предостережения Строцци по этому вопросу я даже возмутился: „Кто соблазнится мной при таком запахе и образе жизни?“

Чтобы вызвать уважение духов, с которыми мы надеялись встретиться той ночью, Строцци провел меня в Колизей через Врата императора. Бронзовые скобы, скреплявшие мраморные плиты, были давно украдены, а сам мрамор растащили как сырье для получения негашеной извести. Как художника меня огорчала утрата такой искусной работы. Сколь часто приходится сталкиваться с варварством, наводняющим мир!

Дождь подгонял нас, и мы решительно миновали ворота, прошли мимо череды разбитых статуй древних богов, венчавших колонны, и спустились в гипогей — подземный лабиринт тоннелей, скатов и лестниц, которые некогда были скрыты грунтом и песком арены. Теперь, когда свод подземелья просел и обвалился, лабиринт открылся звездам. В его центре мы отыскали арестантскую камеру, в ней остатки верхних перекрытий все еще давали небольшую защиту от надвигавшейся бури. Со стен свисали ржавые цепи и кандалы. На столбе для порки нашелся крюк, и я повесил мешок.

Справа налево, соблюдая направление, принятое в оккультизме, пожилой некромант начертил на земле круг, а затем отметил мелом символы Земли, Огня, Воды и Воздуха. Это должно было удерживать демонов в страхе и подчинении. Пока он занимался своим делом, я развел костер из лучин и хвороста, которые принес в мешке. Как только доктор Строцци создал защитный круг, он велел мне бросить в пламя несколько трав, которые мы прихватили с собой: мирт, шалфей и асафетиду. Облитый смолой хворост ужасно чадил, и дым, смешавшись с запахом растений, грозил лишить меня чувств. Глаза слезились, ноздри жгло. Искры от костра в любой момент могли воспламенить то грязное тряпье, что было на мне. Хотя, признаться, меня не очень огорчила бы такая потеря.

Когда доктор зашептал заклинания и капли дождя застучали по каменным плитам пола, я, пригнув голову, сделал свой собственный призыв. Мне казалось, что Строцци, несмотря на его славную репутацию, не добьется успеха. Его цели были корыстными. Он домогался мертвых только для того, чтобы выведать у них места, где под землей хранились сокровища. Я же искал встречи с духами ради знания, чтобы измерить глубину своего гения и в итоге достичь бессмертия. Моя догадка оказалась верной: ночь подходила к середине, а просьбы доктора оставались тщетными. Тем временем мои призывы принесли плоды, и за пределами нашего круга, мерцая, будто восковая свеча, явилась бледная фигура.

При виде призрака милейший доктор рухнул в обморок. Но моя решимость лишь усилилась. Фигура с длинным носом, заостренным подбородком и проницательным взглядом была тем самым духом, с которым я хотел общаться. Передо мной стояла тень величайшего в мире поэта, моего земляка по рождению (хотя характером он не походил на флорентинца). То был Данте Алигьери.

— Я чту вас, мастер.

— Ты так и будешь тревожить меня? Я должен стать твоей собачкой?

Пока я искал нужные слова для объяснений, тень отвернулась от меня, и ее развевавшийся саван заскользил по мокрым камням.

— Мне известно, что ты ищешь, — сказал призрак.

Я переступил границы священного круга и последовал за ним, прижав к бедру ножны с короткой саблей. Путь петлял. Я чувствовал, что мы спускались куда-то под Колизей, в какую-то иную область мира. И хотя здесь вообще не полагалось быть свету, я увидел другое небо с облаками, которые горели, как груды раскаленных углей, и луной тусклой и желтой, как гнилой зуб. Призрак вел меня по земле, трескавшейся под ногами, словно корка хлеба. Ветер доносил ко мне голоса, горько стенавшие и умолявшие о чем-то, но я не видел никого другого, кроме моего безмолвного проводника.

На краю обрыва он остановился и, указав костлявым пальцем на заболоченную низину, сказал:

— Там. Набери воды, если сможешь.

Под выступом склона я увидел зеленую заводь, окруженную со всех сторон густым тростником, который раскачивался под дуновениями горячего ветра. У меня не было с собой ни чаши, ни фляги. Я подумал, что призрак, возможно, советовал мне напиться этой воды. Спустившись вниз, я удивился тому, что густой тростник то появлялся, то исчезал передо мной, будто марево. Когда мои пальцы пытались раздвинуть стебли, камыш буквально растворялся в воздухе, а когда я делал шаг вперед, он цеплялся за одежду и вставал на пути. Я несколько раз споткнулся о камни на дне — по крайней мере, мне так сначала показалось. Однако при внимательном осмотре я уловил в этих глыбах человеческие формы. То, что раньше было живым, теперь превратилось в камень. Их руки тянулись к глазам. Лица исказились от невыносимого ужаса. Я сжал рукоять сабли, но после стольких усилий ничто не могло бы заставить меня повернуть назад.