Роберт Мазелло - Кровь и лед

Мерфи продолжал посвящать собравшихся в детали жизни Данцига — как выяснилось, каюр успел сменить миллион профессий, от пасечника и сотрудника службы отлова собак до шофера катафалка («вот так они и встретились с Марией»), — а Майкл опустил голову и погрузился в собственные мысли. Во-первых, до отлета с базы необходимо узнать домашний адрес Марии. Ожерелье Данцига из моржовых клыков до сих пор хранилось у него, и Майклу хотелось переслать ей амулет сразу по возвращении в цивилизацию. Возможно, вместе с фотографией мужа, где он был бы запечатлен во всем своем великолепии, рассекающий на санях снежную бурю.

Кроме того, следовало позвонить в Такому, в дом семьи Нельсонов. Майклу не терпелось узнать, как прошел переезд и стала ли Кристин проявлять хоть какие-нибудь признаки сознания после того, как попала в родной дом. Конечно, он догадывался, каким будет ответ, к тому же не сомневался, что сообщит его Карен, однако считал своим долгом удостовериться, что ничего не изменилось. Его занимал и другой вопрос: как долго продлится такая жизнь? Обрывочные сведения о комах и вегетативных состояниях, которыми располагал Майкл, давали основание судить, что Кристин может лежать овощем бесконечно долго.

Дядя Барни, садящий в нескольких футах от Майкла, громко высморкался в красный носовой платок. Мерфи тем временем рассказывал о том, как Данциг однажды умял неимоверно большую порцию какого-то блюда.

Следующим вышел Каллоуэй и поведал забавную историю про то, как безуспешно пытался одеть Данцига в водолазный костюм стандартных размеров. Бетти и Тина, в свою очередь, рассказали о том, что однажды во время сумасшедшего бурана Данциг любезно помог им выгрузить ледовые керны. Майкл невольно прислушался к беснующейся за узкими окнами вьюге и поскрипыванию волнистых металлических листов, которыми были обшиты стены модуля. Буран мог пойти на убыль через час, а мог растянуться и на целую неделю. На полюсе, как успел понять Майкл, ни в чем нельзя быть уверенным.

Когда с речами было покончено, Мерфи сбивчиво продекламировал заученный отрывок из «Отче наш», все несколько секунд помолчали, после чего Франклин занял место за пианино в углу и сыграл зажигательный хит Боба Сигера «Старый добрый рок-н-ролл», отменно придав ему разухабистое звучание прошлых лет. Это была одна из любимых песен Данцига. Многие принялись подпевать строчки: «В сегодняшней музыке я души не нашел, мне нравится тот старый добрый рок-н-ролл!» Когда музыка стихла, дядя Барни объявил, что в буфете всех ждет горячая мамалыга, которую он приготовил в память о Данциге.

Когда гости церемонии стали расходиться, Мерфи жестом подозвал к себе Майкла и Лоусона и спросил:

— Слушайте, вы Экерли нигде не видели?

Даже если бы Призрак и находился в комнате отдыха, его запросто можно было и не заметить: ботаник был очень тихим и скромным малым. Но Майкл был вынужден ответить «нет».

— Наверное, счет времени потерял, разговаривая со своими растениями, — предположил Лоусон.

Мерфи удовлетворенно кивнул, но добавил:

— Вы все-таки сходите к нему и проверьте, все ли у него в порядке, хорошо? Я пробовал до него дозвониться, но он упорно не поднимает трубку.

Майкл не мог ответить отказом, хотя и мечтал отправиться в столовую вместе с Шарлоттой и Дэррилом. Журналист весь день проторчал в комнате, делая записи, да так увлекся, что совсем позабыл о желудке.

— Насчет мамалыги не беспокойтесь — я позабочусь о том, чтобы и вам досталась. — Он обратился к Лоусону: — Кстати, как твоя нога? Ступаешь нормально?

Лоусон, недавно повредивший на лыжах лодыжку, бодро ответил:

— Нога отлично. Вообще никаких проблем. «Используй, иначе потеряешь», как говорится.

Манерой речи Лоусон всегда напоминал Майклу тренера какой-нибудь спортивной команды, подбадривающего игроков с лавки.

— Думаю, нелишним будет взять лыжные палки, — сказал Мерфи. — Скорость ветра — восемьдесят миль в час.

Лоусон кивнул.

Мужчины оделись, взяли из специального шкафа с предметами первой необходимости лыжные палки и, отделившись от потока людей, которые гурьбой направились в ярко освещенный буфет, пошли в противоположном направлении.

Они брели по длинной улочке, почти ничего перед собой не видя из-за снега и ледяной крошки, которые под напором безумного ветра хлестали по лицу, собирались в небольшие вихревые столбики и танцевали из стороны в сторону от одного края дороги к другому. Иной раз порывы ветра обрушивались с такой силой, что Майкла швыряло на стену какого-нибудь модуля или на забор, погребенный под снегом чуть ли не на половину высоты, и тогда ему приходилось пережидать, пока ветер немного уймется. О полном затишье приходилось только мечтать. В Антарктике нередки ситуации, когда полярник хочет лишь одного — хотя бы временного безветрия, передышки стихии и возможности идти ровно, не задыхаться от перехватывающего дыхание ветра и смотреть на небо. Небо здесь может быть потрясающе красивым — чистота и равномерность голубого оттенка поначалу просто завораживают, словно над головой не небосвод, а гигантская эмалированная чаша, покрытая синей глазурью. Но иногда, как сейчас, оно похоже на грязновато-белесый чан, размытые края которого сливаются с границами бескрайнего ледяного континента, и уже невозможно определить, где собственно небосвод, а где земля.

Захватить лыжные палки было очень хорошей идеей; вряд ли Майклу без них удалось бы идти прямо. Лоусон с его больной лодыжкой так вообще постоянно падал бы. Майкл на всякий случай держался от него на расстоянии пары ярдов, на случай если инструктор «снежной школы» вдруг свалится на землю и покатится. В такой буран потерявший опору полярник может долго катиться по ледяному насту, как шар для боулинга, пока не налетит на какое-нибудь препятствие. Одним ненастным утром Майкл стал свидетелем тому, как Пенске, метеоролог, кубарем летел мимо административного модуля, пока наконец не врезался во флагшток, на котором и повис, цепляясь за него, как за спасительную соломинку.

Майкл смахнул рукавицей налипший на очки снег, и тут ему в голову пришла мысль, что он мог бы сколотить неплохое состояние, открыв на Южном полюсе магазин по продаже очков, оснащенных ветроустойчивой системой очистки стекол, как на самолетах. Майклу хотелось окликнуть Лоусона и спросить, как у того нога и не стоит ли повернуть назад, пока не поздно, но он и пытаться не стал, понимая, что безжалостный ветер затолкает слова назад в рот. Да и температура была такой низкой, что если долго держать рот открытым, зубы могли потрескаться.

Они миновали гляциологическую лабораторию (Майкл заглянул во двор, высматривая Олли, но птенец, видимо, стал достаточно смышленым, чтобы в такую непогоду не высовывать носа из ящика), затем биологическую и лабораторию климатологов, после чего Лоусон свернул налево и направился к большому ржавому вагону, восседающему на цилиндрических опорах, как старый рыжий петух. Сквозь узкие окошки пробивался яркий свет.