Кэт Ричардсон - Вервольф перед Рождеством

Вервольф, насторожив уши, прислушался к тонкому плачу. Да, вот оно: чей-то голос, одинокий среди льдов, замерзает и жалуется. Маттиас устремился вниз, на голос несчастного, вспоминая, как раньше мчался на такие же крики и отрезал от стада слабых и раненых животных — или людей.

Олени навалились изо всех сил, стараясь угнаться за мощными скачками вожака, летящего к скованному льдом озеру, спускавшегося кругами, все ниже и ниже, пока легче гагачьего пуха не коснулся треснувшего льда. На льду, рядом с прорубью, лежала маленькая фигурка. А рядом с неподвижным телом извивалось еще меньшее, сообщая громким плачем о своем горе.

Маттиас никогда бы не подумал, что святой в красном может так быстро двигаться, но Святой Николай выскочил из саней, едва успев остановиться, и побежал по коварному льду к лежащему возле полыньи ребенку. Он присел, поднял мертвого ребенка, прижал посиневшим лицом к красному суконному плечу.

— Питер! — рявкнул он. — Черный Питер, негодяй, принеси книгу и мой жезл!

Маттиас принюхался к ревущему призраку мальчика:

— Что с тобой случилось? — спросил он. Юный призрак шмыгнул носом и заморгал:

— Мне какой-то человек предложил подвезти из школы домой, но домой не привез. Он мне сделал больно и бросил тут. Я молился, молился, чтобы кто-нибудь пришел…

— И поздно, — сказал Мэтт с рычанием в голосе.

— Никогда так не говори, Маттиас! — одернул его Святой Николай. — Тем более в Рождество.

Он протянул руки Черному Питеру — тот дал ему черную книгу и золотой пастуший посох.

Святой покровитель детей посмотрел на печального призрака и открыл книгу.

— Сейчас, Хосе, мы все это исправим.

Мэтт вытянул шею, стараясь рассмотреть, что там в книге. Увидел желтоватую страницу, а на ней — единственное имя: Хосе-Мария Антонио Гутьерес.

Санта-Клаус заговорил долгими латинскими фразами, извивающимися в воздухе, и земля задрожала, когда святой поднял посох. Слова превратились в сверкающие искры, закружились хороводом, заблестели, падая на страницу и на маленького Хосе, и красные чернила потекли.

И еще заговорил Синтерклаас чужими словами, и чернила замерцали, коричневея, желтея…

Призрак ахнул — и ребенок на руках святого вздохнул. Переливающиеся слова заполнили воздух и запылали белым светом, и епископ опустил посох. Он коснулся им мальчика — и раздался звук далекого пушечного выстрела, крик ангелов, и сам воздух вокруг загорелся!

Маттиас отпрыгнул, а мальчик на руках у Санты закашлялся и открыл глаза. Маттиас поискал взглядом призрака — но нигде не увидел. Посмотрел в книгу — и увидел, что имя теперь написано золотыми чернилами, сверкающими, как новая монетка.

Хосе посмотрел — и ахнул от изумления.

— Папа Ноэль!

— Счастливого Рождества, Хосе, — ответил Дедушка Рождество. Посмотрел на Мэтта и Черного Питера, потом снова на ребенка. — Ты очень далеко от дома, но я тебя отвезу.

Святой и его тень уложили мальчика в сани, Маттиас и олени потащили экипаж в небо, покрывая милю за милей к югу, над желто-красными каменистыми пиками каньонов Нью-Мексико и опустились на траву стадиона, откуда Дедушка Мороз понес мальчика домой. Он передал ребенка на попечение заплаканных отчаявшихся родителей, которые не поняли, как далеко завезли их ребенка, и что перед ними настоящий Санта-Клаус, а не халтурщик-артист.

Черный Питер ворчал, перелистывая книгу рядом с Мартином и глядя издали — никому не хотелось объяснять присутствие волшебных саней с восемью оленями и вервольфом, и уж точно черной тени с горящими глазами.

— Ну, вот, теперь никогда конца не услышу, — бурчал Черный Питер.

— А? — переспросил Мэтт. — Конца чего?

— Еще узнаешь… — Черный человек быстро огляделся, раскрыл книгу и показал. — Вот, смотри, только быстро. А то епископ сейчас вернется.

Маттиас посмотрел и увидел на странице собственное имя. Рядом с ним стояли три золотых звезды, а само имя было грязно-коричневым от тоненьких золотых потеков на краях букв, следом красная буква «X» и ряд черных птичек, заканчивающийся тоже буквой «X», большой и черной. Вервольф догадался, что звездочки наверняка означают годы его юности, а черная буква — тот год, когда он отверг Рождество.

— Это что? — Ткнул он лапой в красную букву. Черный Питер осклабился — зубы как ножи. Мэтта пробрало дрожью ужаса от такой улыбки.

— Это когда ты умер, Мэтти-малыш.

— Но я не мертвый! И не помню, чтобы умирал.

— А ты подумай, что ты только что видел…

Книгу захлопнула рука в красной перчатке. Святой Николай вырвал книгу у своего спутника.

— Ну-ну, Питер! Не пугай бедняжку Мэтти, он сегодня очень хорошо поработал. Это имя с вечера было написано угольно-черным, и мы еще поговорим, откуда взялась эта чернота…

— Расскажи про букву «X»! — зарычал Маттиас.

Дедушка Мороз ответил тяжелым вздохом.

— Долго рассказывать, а солнце нас догоняет. Когда-нибудь в другой раз, чтобы нам не застрять здесь на Рождество.

— А я не застряну, — возразил Маттиас. — Мне не нужна волшебная упряжка, чтобы лететь домой — я и так дома, или рядом с ним.

Мэтт сгорбился, ощетинился, припал к земле, готовый прыгнуть на человека в красном и совершенно забыв об упряжи.

Святой Николай посмотрел на небо на востоке, потом снова на вервольфа. Маттиас не видел никаких изменений в цвете ночи, но, наверное, это приходит с опытом. Как и умение проникать в дома.

— Хорошо, — согласился Санта. — Ты знаешь, что я — святой покровитель детей. Так случилось из-за того зла, которое сотворил вот этот человек. — Он показал на Черного Питера, тот ответил злым взглядом. — Когда я был епископом мирликийским, в одной деревне пропали трое мальчиков. Это были закадычные приятели и проказники, так что сперва никто их не хватился, думая, что они затеяли очередную шалость. Но их долго не было, и родные начали беспокоиться. В других деревнях в то время был голод, и многие впали в отчаяние. Больше всего страдал сам город, ибо слишком было много ртов, и не хватало провизии из деревень и с приходящих судов.

Я купил у одного капитана груз зерна. Он был предназначен могущественному властителю, чьи земли располагались дальше по берегу, но капитан продал мне его ради милосердия, и это было угодно Богу. За доброту Господь возместил ему проданное зерно, и он не был наказан грозным хозяином за нехватку.

Люди плакали от радости, но среди этих радостных слез я услышал горький плач печальных родителей о пропавших детях. И еще другой звук — голоса самих мальчиков, умоляющих о жизни.

Я пошел на звук этих мольб и пришел к дому мясника — жирного и злого мясника по имени Рупрехт, — святой грозно посмотрел на свою тень, — который заманил мальчишек в дом, убил их и разделал как туши. Куски он засолил и хотел продавать как солонину своим согражданам. Прибытие зерна заставило его отложить свои планы, поэтому я нашел убитых мальчиков на месте, воскресил их из мертвых, и отослал к родным. Рупрехт во искупление своих грехов сделался моим помощником. Он ведет списки и наказывает плохих детей, чтобы они не выросли такими, как он. Я его теперь называю Питером, чтобы не напоминать о его злодейском прошлом. Может быть, это было ошибкой, — добавил святой, сурово глядя на черного человека.