Владислав Выставной - Массовка

На утро все повторилось. Сначала шумный автобус, затем переодевание в полосатые робы.

Но теперь внутри периметра бутафорского лагеря смерти появились настоящие актеры.

Массовку выстроили у бараков, в окружении актеров в костюмах солдат и офицеров. Впереди поставили специально отобранных – наиболее тощих, небритых, несчастных. Стоя в заднем ряду, Павел тихо и зло посмеивался. На него недоуменно косились «коллеги». С ним явно что-то происходило, он начинал выбиваться из навязанного массовке образа.

Актер в офицерской форме, чья сцена намечалась в ближайшем кадре, задумчиво прохаживался вдоль полосатых рядов, еле заметно шевеля губами и похлопывая стеком по начищенному сапогу.

«В образ вживается», – уважительно прошептал кто-то.

За офицером следовала обильно курящая свита – тоже форме, только, очевидно, званием пониже. Особенно колоритен был небольшого роста полный актер в роговых очках, белом халате поверх формы и растрепанной папкой под мышкой. Странным образом он придавал происходящему чуть больше достоверности.

Массовка также вживалась в роль. Видимо, способствовал антураж, с которым с самого детства ассоциируются у нас с трудом представимые ужасы и мучения. Смешков становилось все меньше, на лицах некоторых появилось беспокойство: уж слишком натуральное выходило зрелище.

Но подплывшая на кране камера и ворвавшийся в лагерный пейзаж, словно выпрыгнувший из вестерна, второй режиссер, моментально превратили зловещий антураж в фарс.

– Актеры массовых сцен! – крикнул он, и голос его растворился в злобном лае немецких овчарок.

Вспомнив о мегафоне, поднял его и повторил гнусавым мегафонным голосом:

– Актеры массовых сцен, посерьезнее! На лицах беспокойство, страх, неуверенность! Представьте, что вас действительно привезли в концентрационный лагерь! Для справки: один неудачный дубль обходится нам в четыреста долларов…

Некоторое время он метался, как загнанный зверь, ругался то с рацией, то с операторами, махал руками в сторону режиссерской палатки, яростно спорил с ряжеными «офицерами».

После этого вдруг хищно развернулся и рявкнул в мегафон:

– Все!!! Приготовились! Камера, мотор! Начали!

Сверху, словно хищная птица спикировала на кране камера, а режиссер рванул в сторону, исчезнув с площадки. Одновременно щелкнула «хлопушкой» ассистентка и также исчезла.

Офицер вдруг изменился – будто кто-то включил в нем новую программу. Взгляд стал надменным, брезгливым. «Офицер» заговорил высоко, громко, четко разделяя слова, с искусно изображаемым акцентом:

– Заключенные! Все, что я скажу – будет сказано только один раз. Вместо повторения сказанного невнимательных ждет немедленная смерть…

Посреди этой серьезной сцены раздался громкий, довольно циничный хохот. Актеров перекосило, массовка разом повернулась в сторону источника смеха.

Это был Павел. Он корчился от истерического смеха, указывая на «офицера».

– Стоп съемка! – раздался из чьей-то рации усталый голос.

Тут же подскочил второй режиссер. Он был взбешен.

– Стоп съемка!!! – заорал он и метнулся к массовке. – Что там такое?! Ну чего здесь смешного?! Кто там такой веселый? Немедленно покиньте площадку!

Павел, продолжая смеяться, виновато помахал руками, и вдруг сказал, сменив интонацию:

– А могу я поговорить с продюсером?

– К-как это – «купить фильм»? – недоуменно и даже заикаясь, переспросил продюсер.

Он подозрительно смотрел на странного человека в полосатой робе, из-за которого, похоже, назревал скандал.

– Очень просто, – пояснил Павел. – Я хочу выкупить у ваших инвесторов все права на съемку, компенсировать издержки и лично профинансировать проект. Еще я хочу, чтобы все продолжалось по плану, за исключением некоторых моментов, которые я сочту нужным изменить…

– Вы в своем уме? – промакивая платком лоб, пробормотал продюсер. – Мне что же, вызвать охрану?

– Не советую, – широко улыбнулся Павел. – Я тоже сегодня с охраной…

Он кивнул на подкатившую кавалькаду из черных джипов. Из них не спеша выбирались сотрудники его собственного охранного агентства – крепкие, отборные ребята, порядком опаленные огнем и знающие вкус крови.

– Не волнуйтесь, – спокойно сказал Павел. – Я заплачу все и сразу и даже компенсирую упущенную выгоду – так и скажите инвесторам. Только у меня требование: никакой огласки.

Это чувство стоило потраченных нервов. Чувство, близкое к сексуальному удовлетворению, но гораздо сильнее и острее: ощущение безмерного могущества, власти над планами и судьбами сотен вполне состоявшихся и известных людей, не считая безликой массовки.

А главное – ощущение победы над собственным страхом.

Словно желая закрепить эту победу, в знак абсолютного пренебрежения общепринятыми правилами и табу, Павел стоял теперь по другую сторону от массовки.

В форме немецкого офицера.

Центр всеобщего внимания – полная противоположность безликой толпе статистов. Роль, к которой он привык, которая отвечала его мироощущению, которая была его правдой – единственной правдой, имеющей право на существование.

Сейчас в душе проросло новое чувство – неведомое ранее сладкое ощущение невероятной пропасти между ним, полубогом в красивом мундире, и всеми прочими.

Массовкой. Человеческой массой. Скотом…

Вообще-то, по предполагавшемуся сюжету, сцена в концлагере – всего лишь короткая сюжетная связка, роль нацистского офицера – вообще эпизодическая.

Но теперь это фильм Павла. Он стал одной из его многочисленных игрушек – вроде яхт, самолетов, спортивных команд. И сейчас Павел собирался насладиться придуманной им самим ролью, вдоволь посмеявшись над всеми этими наивными и мелочными людьми…

Как вдруг, в рядах «узников» увидел Его.

Острая боль пронзила тело Должника. Знакомая слабость, тошнота и мерзкий привкус во рту… Павел пошатнулся, не в силах поверить своим глазам и ощущениям.

Переходящий дорогу, не спеша, подошел к нему и сказал с улыбкой:

– Позвольте вас отвлечь ненадолго…

– Вот ты и нарушил нашу договоренность, – укоризненно сказал Переходящий дорогу. – Причем сделал это настолько вызывающим образом, что я никак не могу воспринять это как случайность…

Павел подавленно молчал.

– Наверное, ты уже чувствуешь, как болезнь берет свое, – с удовольствием сказал Переходящий. – К сожалению, теперь процесс стал неотвратим. И теперь я могу сказать наверняка: ты скоро умрешь…

Переходящий дорогу любовался ужасом и подавленностью Павла. Будто безумец, наслаждающийся отрыванием лапок у насекомых.

– Но я отдаю должное твоему старанию, – продолжал этот улыбчивый палач. – Ты долго держался, до сегодняшнего дня старательно выполнял свой Долг. А потому у меня для тебя есть подарок.