Джим Батчер - Холодные деньки

Я ждал, пока огонь не прогорел полностью, и на мою могилу снова опустилась тишина, но ничего не произошло. Черт возьми. Я не собирался выяснять, чего же на самом деле ждать от сегодняшней ночи, тщательно просеивая факты и пытаясь сопоставить их друг с другом. Не за то время, что у меня оставалось. Моим единственным реальным шансом было добраться до тех, кто уже знает, и заставить их говорить. Правда, стремление поговорить с Матерью Зимой, наверное, сравнимо с робкой попыткой вызова Люцифера, или, может быть, самой Смерти (если такое когда-либо случалось, в чем никто не может быть до конца уверен), но когда вам нужна информация от свидетелей и экспертов, единственный способ получить ее – поговорить с ними.

Возможно, в моём вызов было недостаточно смерти, но я не хотел убивать какое-нибудь бедное животное лишь для того, чтобы привлечь внимание старушки. Но вероятно, мне всё же придётся это сделать. Сейчас не время для излишней разборчивости - уж слишком многое поставлено на карту.

Я покачал головой, убрал свои инструменты, а затем лед прямо под моими ногами разбился вдребезги и длинная, костлявая рука, покрытая морщинами, бородавками и пятнами, которая подошла бы телу, размером по меньшей мере футов двадцать, вымахнула оттуда и схватила меня за голову. Не за лицо. Всю мою голову, словно софтбольный мяч. Или, может быть яблоко. Грязные черные когти на концах узловатых пальцев впились в меня, пронзая мою кожу, и меня резко дернуло вниз, в долбанный лед с такой силой, что на секунду я испугался, что моя шея сломается.

Я думал, что наверняка переломаю себе все кости, когда ударюсь об лед, но вместо этого меня уволокло сквозь него, вниз в жидкую грязь и сквозь нее, и затем я падал, крича во внезапном, инстинктивном, слепом ужасе. Потом я врезался во что-то твердое, и это было больно, даже несмотря на силу мантии, и я не сдержал короткий, квакающий выдох. Я болтался там мгновение, оглушенный, с этими холодными безжалостными острыми когтями, впившимися в мою плоть. Отдаленно я мог слышать медленные, прихрамывающие шаги, и чувствовать, что мои ноги волочатся по земле.

Затем я был сброшен вниз и, перекатившись пару раз, врезался в стену. Я отскочил от нее и приземлился на нечто, что ощущалось как грязный пол. Я лежал, не в состоянии вдохнуть, едва способный двигаться, и либо я ослеп, либо находился в непроглядной тьме. Когда в голове стоит такой звон, в этом есть и свой плюс – умопомрачительный ужас ненадолго отходит на второй план. Это была, пожалуй, единственная хорошая вещь во всем этом. Когда мне, наконец, удалось глотнуть немного воздуха, я использовал его, чтобы издать скулящий звук чистейшей боли.

Из тьмы раздался голос, пыльный и скрипучий звук, покрытый пауками.

– Meня, – сказал он, растягивая слова. – Ты берешься призывать… МЕНЯ.

– Примите мои искренние извинения за эту необходимость, – сказал я Матери Зиме, или попытался сказать. Думаю, что получилось только:

– О-ох.

– Ты думаешь, я слуга, являющийся по свисту? – продолжил голос. Ненависть, изнеможение и темное веселье, все вместе ссохлось в нем. – Думаешь, я какой-то ничтожный дух, которым ты можешь распоряжаться.

– Н-н-ннет, о-ох. – задохнулся я.

– Ты имеешь наглость отважиться на это? Смеешь произносить такие имена, чтобы привлечь мое внимание? – сказал голос. – У меня есть подходящий котел, и я наполню его твоим высокомерным смертным мясом.

В кромешной темноте появился новый звук. Сталь скрежетала по камню. Несколько искр взвилось, ослепляя во тьме. Они выжгли в моей сетчатке очертания массивной, сгорбленной фигуры сжимающей мясницкий нож.

Искры танцевали каждые несколько секунд, пока Мать Зима медленно затачивала свой тесак. Я сумел взять свое дыхание под контроль и побороть боль.

– Ммм… – сказал я. – М-мать Зима. Такое удовольствие снова встретить Вас.

Следующая вспышка искр отразилась от гладкой поверхности – железных зубов.

— Мне н-нужно поговорить с вами.

– Тогда говори, человечек, – сказала Мать Зима. – У тебя осталось мало времени.

Тесак вновь заскрежетал по точильному камню.

— Мэб приказала мне убить Мэйв, - сказал я.

— Она всегда делает глупости,- сказала Мать Зима.

— Мэйв говорит, что Мэб сошла с ума, - сказал я. - Лили согласна.

Раздался хриплый звук, который должно быть был хихиканьем:

– Какая любящая дочь.

Приходилось верить, что как-нибудь я все же выпутаюсь из этого. Так что, я нажал:

– Мне нужно знать, кто из них прав, – сказал я. – Мне нужно знать, на чью сторону мне следует встать, чтобы предотвратить большую трагедию.

– Трагедия, – проурчала Мать Зима, что заставило меня подумать о скребущихся скорпионах. – Боль? Насилие? Скорбь? Почему я должна желать предотвратить такие вещи? Это слаще, чем мозг младенца.

Очень хорошо, что я бесстрашный и отважный магический тип, иначе последняя часть этого предложения заставила бы мою плоть сползти достаточно сильно, чтобы я распластался на земляном полу.

Я и так уже был по уши в дерьме, так что я рискнул. Я скрестил в темноте пальцы и сказал:

– Потому, что за этим последует Немезида.

Скрежет тесака резко прекратился.

Темнота и тишина, на мгновение, стали абсолютными.

Мое воображение нарисовало для меня картинку того, как Мать Зима тихонько подползает ко мне в темноте с поднятым тесаком, и я подавил порыв сорваться в панический крик.

– Итак, – прошептала она через минуту. – Ты, наконец, пришел, чтобы увидеть то, что все это время было у тебя под носом.

– Эээ, да. Я думаю. По крайней мере, теперь я знаю, что там что-то есть.

– Как это похоже на смертных. Учится лишь тогда, когда уже слишком поздно.

Скрежет. Искры.

– Вы же не собираетесь убить меня, – сказал я. – Я ведь настолько же Ваш Рыцарь, как и Рыцарь Мэб.

Она издала низкое, тихое фырканье:

– Ты не истинный Зимний Рыцарь, человечек. Раз уж я пожру твою плоть и твою мантию с ней, то я дарую ее кому-то более достойному этого имени. Я не собираюсь возвращать ее Мэб.

Ух, ничего себе. Не думал, о таком способе мотивации. Мои кишки превратились в настоящий студень. Я попытался пошевелить конечностями и обнаружил их онемевшими и лишь частично функциональными. Я начал пытаться передвинуть их так, чтобы перевернуться и подняться на ноги.

– Э-э, нет? – услышал я собственный голос, задающий вопрос паническим, каркающим тоном. – И почему же это, собственно?

– Мэб, – сказала Мать Зима в тоне чистого отвращения, – уж слишком романтична.

Это поистине многое говорит о Матери Зиме, буквально все, что вам следует знать.

– Она провела слишком много времени со смертными, – продолжила Мать Зима, иссохшими губами, обнажающими железные зубы, когда искры, срывающиеся с кромки ее тесака, прыгали выше. – Со смертными в их мягком, контролируемом мире. Смертными, которым нечем заняться, кроме как воевать друг с другом, теми, кто забыл, почему они должны бояться клыков и когтей, холода и тьмы.