Сергей Антонов - Скальпель доктора Менгеле

— Смотря что, ты называешь сюрпризом, — с отчетливой угрозой в голосе ответил Микошин. — Я собираюсь познакомить тебя с Уксусным Томом.

Агранов, услышав скрип петель, шорох и мягкие, крадущиеся шаги. Судя по ним, существо могло быть крупной кошкой, но майору почему-то не верилось в то, что Микошин выпустил на него просто кошку или боле крупного представителя этого семейства со странной кличкой. Опасения майора оправдались. Уксусный Том не походил, ни кошку, ни на леопардом. Он был именно Уксусным Томом — фантазией дьявола, материализовавшейся в мрачном подвале. Бледное тельце маленького мальчика не имело головы, но тем не менее шло, протягивая к Агранову худые руки.

Явной угрозы Уксусный Том не представлял и Агранов нажал на курок то ли из сострадания, то ли просто затем, чтобы оборвать жизнь монстра, оскорбляющего Создателя уже одним фактом своего существования.

— Признаться, я доволен, бормотал Чадов. — Ведь по сути это уже не хирургическая, а социальная акция. Вымышленный доктор в романе Уэллса создал свой заказник на острове, а организую свой в городе. Коммунизм, ведь согласно фантазиям Ленина может победить в отдельно взятой стране. Так, кажется Ильич развил учение Маркса? Почему тогда мне не развить учение вождя мирового пролетариата и не построить новое общество в отдельно взятом городе? Впрочем, я заболтался, а образцы продолжают прибывать. Сложить их, что ли в доме. Думаю, в ближайшее время нашей славной милиции будет не до обысков. А на сегодня прием закончен! Мне надоела штамповка и этими двумя молодыми людьми, я займусь от души.

Образцы, конвейер, штамповка… Он, что на заводе? Сознание возвращалось к Светлову рывками. Виталий отлично помнил обжигающее прикосновении руки Вики, веселую болтовню Семенцова и общий спор у журнального столика, уставленного чашками кофе. Все стало на свои места, после того, как он вспомнил Германа, которого вызвал его друг детства, непримиримый борец с преступностью. Дима, Димочка! У тебя просили помощи и поддержки, а ты оказался предателем…

Ярость оказалась прекрасной подпиткой для обессиленного организма.

— Иуда! — Виталий попытался сесть, но по-прежнему не мог даже пошевелиться.

— Ого! Наш парень очухался. По крайней мере, уже ругается, используя библейскую терминологию.

Светлов открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света множества флуоресцентных ламп. Первым, что он увидел, когда зрение пришло в норму, была Вика. Она лежала на операционном столе, туго спеленатая кожами ремнями и, судя по умиротворенному выражению лица и закрытым глазам, еще не пришла в сознание.

— Как себя чувствуете?

— Да пошел ты!

Виталий не видел того, кто интересовался его самочувствием. Человек находился рядом, но не попадал в поле зрения. Чтобы оценить степень серьезности ситуации, Светлов до упора, насколько по позволял ремень повернул голову и скосил глаза. Угол обзора намного увеличился. Виталий увидел, что находится в просторном помещении, казавшимся очень длинным из-за низкого потолка. Стены и пол были выложены белой кафельной плиткой. Слева в ряд выстроились застекленные шкафы, на полках которых зловеще поблескивали хирургических инструменты самых разных форм и размеров. Это было настоящее царство ампутационных ножей, рамочных пил, пинцетов, зажимов и ранорасширителей. Справа тоже стояли застекленные шкафы. Рассмотрев содержимое нескольких из них, Светлов вздрогнул. Существа, порожденные бредом шизофреника, были ангелочками, по сравнению с чудищами, сотворенными Чадовым. Виталий увидел безногую собаку, передвигавшуюся по своему вольеру на животе, порывистыми толчками. Ее большие и умные глаза выглядели как глубокие озера, наполненные вместо воды липкой смесью боли и страдания. Совсем по-другому выглядела обитательница соседнего вольера — трехглавая змея. От тела очковой кобры, грозно раздувавшей свой капюшон, отпочковывались головы гадюки и гремучей змеи. Это сюрреалистическое трио вело себя очень агрессивно. Головы то одновременно, то порознь атаковали стекло, намереваясь выбраться на волю.

В других шкафах шевелились, изгибались и подпрыгивали уродцы представлявшие собой симбиоз жаб, ящериц и черепах. Парад гибридов замыкал монстр с туловищем кошки и головой совы. Светлов с трудом оторвал взгляд от страшного террариума. Обитатели остальных застекленных ящиков кошки, собаки, рептилии и птицы выглядели вполне нормально и, по всей видимости, только готовились на заклание.

Деловую продуманность интерьера оснащенной по последнему слову техники операционной нарушал только один предмет — стойка с четырьмя никелированными ножками, между которыми располагалась располагался хрустальная амфора, до краев наполненная жидкостью желтого цвета. В ней медленно вращалась, собранная из золотых полос сфера, вид, которой наводил на мысль об антенне. На стеклянной крышке стойки лежал нож или, может быть кинжал.

Виталий не мог хорошо рассмотреть, то, что, скорее всего, было центром этой маленькой вселенной боли и ужаса. Мешали проклятые ремни, не позволявшие поднять голову больше, чем на несколько сантиметров.

— Скальпель доктора Менгеле, — громко объявил Чадов, от которого не ускользнули попытки Светлова. — Я вижу, молодой человек, вам не терпится рассмотреть его поближе. Терпение, мой друг. Скоро вы не только увидите, но и ощутите его… каждой клеточкой своего тела. И поверьте, это знакомство будет для вас не слишком приятным.

Виталий внимательно смотрел на человека, дикая фантазия которого не знала ни границ, ни нравственных рамок. Шею Чадова обвивал белоснежный шелковый шарф. И этот шарф разделял тело безумного экспериментатора на две составляющие. Первой была голова. Непропорционально маленькая для широких плеч она принадлежала человеку лет семидесяти. Узкий, прорезанный глубокими морщинами, очень похожий на сморщенное печеное яблоко лоб был желтым, как древний пергамент. Под седыми, сурово сдвинутыми к переносице бровями блестели некогда голубые, а теперь безнадежно выцветшие глаза. Слишком яркие для старика губы кривила постоянная презрительная ухмылка, а острый подбородок украшал седой клинышек бороды.

После шарфа картина резко менялась. Гибкое, мускулистое тело атлета, руки с тонкими и длинными пальцами, широкая грудь имели с головой столько же общего, сколько имеет межпланетный космический корабль с воздушным шаром. Чадов натянул на руки хирургические перчатки и улыбнулся Виталию.

— Как видите, я на себе испытал все возможности скальпеля доктора Менгеле. От Чадова, которого знали в этом городишке, осталась только голова. Вместилище моего пытливого мозга. Все остальное когда-то принадлежало цирковому гимнасту, другу Германа, с которым ты уже имел честь познакомиться. Большой знаток хорошего вина и дамский угодник он был недостоин того, чтобы пользоваться этими прекрасными легкими, отличным сердцем и здоровой печенью. Микошин вполне сносно провел операцию. Полного отторжения тканей мы избежали, однако голосовые связки, скажем так, не всегда мне повинуются. Думаю это как-то связано с нервными окончаниями. Впрочем, работая, я забываю о своих маленьких недугах и создаю настоящие шедевры. Как скульптор. Только вместо бездушного камня у меня под рукой живая плоть, а вместо резца — знаменитый скальпель.