Мишель Цинк - Хранительница врат

Я поворачиваюсь к Гарету, и проводник даже не пытается подавить торжествующую улыбку, расплывающуюся по бронзовому лицу.

— Эта вот задача… — я обвожу рукой простирающиеся вокруг поля, и стараюсь говорить абстрактно, — …сейчас важнее всего. Я не могу принять на себя такую ответственность, как управление Алтусом, пока не разрешу некоторые вопросы, а потому мне было даровано время, чтобы довести дела до конца, а лишь потом принимать решение.

— Вы хотите сказать, что можете отказаться от титула? — недоверчиво переспрашивает Гарет.

— Она хочет сказать… — вмешивается Димитрий, но я останавливаю его на полуслове.

— Прости, Димитрий, можно мне самой за себя отвечать? — Я стараюсь произнести это как можно мягче, однако вид у него все равно пристыженный. Я со вздохом поворачиваюсь к Гарету. — Я хочу сказать, что даже думать об этом не могу, пока не закончу нынешнее дело.

— Значит, в случае вашего отказа титул перейдет к Сестре Урсуле?

— Верно. — Оказывается, обычные Братья и Сестры на удивление хорошо осведомлены о тонкостях политики острова.

— Если она придет к власти, я туда ни за что не вернусь! — В голосе Гарета звучит нескрываемое отвращение.

— Могу ли спросить, отчего вы питаете к Урсуле столь сильные чувства?

Перед тем как ответить, Гарет поглядывает на Димитрия, и я впервые замечаю меж ними несомненное сходство.

— Урсула и эта ее властолюбивая дочка…

— Астрид? — уточняю я.

— Она самая, — подтверждает он. — Так вот, Урсула и Астрид ничуть не заботятся об Алтусе. То есть в глубине души их привлекают только власть и могущество. Я ни одной из них ни за что не поверю — да и вам не советую. — Гарет смотрит на поля, лицо у него становится серьезней, и он переводит взгляд на меня. В его глазах больше не видно смеха. — Вы окажете всему острову и его народу огромную услугу, если согласитесь стать новой Владычицей.

Под его пристальным, ищущим взором щеки мои начинают гореть. Димитрий досадливо вздыхает.

— Гарет, ваши слова мне льстят. Но вы же меня совсем не знаете. С чего вы взяли, что я стану хорошей Владычицей?

Он улыбается и постукивает себя по виску.

— По глазам видно, госпожа. Они чисты, как море, что баюкает наш остров.

Я улыбаюсь в ответ, хотя чуть ли не физически чувствую, как Димитрий выразительно гримасничает, возводя взор к небесам.

Перед нами простираются бесконечные поля, ближе к вечеру луговые травы сменяет золотистая пшеница. Мы лишь раз делаем короткий привал подле ручейка, текущего по гладким серым валунам: пьем холодную воду, наполняем ею фляги, поим коней. Я пользуюсь минуткой, закрываю глаза и откидываюсь на поросшем травой склоне. Солнце пригревает лицо, и я вздыхаю от удовольствия.

— Приятно снова почувствовать солнце, да? — раздается рядом голос Димитрия. Я открываю глаза и, загораживая их рукой от солнца, улыбаюсь ему.

— «Приятно» — чересчур невыразительное слово.

Димитрий кивает, задумчиво глядя на бегущую воду.

Я сажусь и крепко целую его в губы. Наконец мы отлепляемся друг от друга, и Димитрий удивленно спрашивает:

— А это еще за что?

— Напоминание, что мои чувства к тебе ничуть не ослабли за время, прошедшее с тех пор, как мы покинули Алтус. — Я дразняще улыбаюсь. — И никакая встреча с очаровательным и обаятельным мужчиной не изменит глубины моих чувств.

На миг я даже пугаюсь, не уязвлена ли гордость Димитрия, но тень на его лице сменяется широкой ухмылкой.

— Ах, значит, Гарет красив?

Я насмешливо встряхиваю головой, еще разок целую его, поднимаюсь и отряхиваю бриджи.

— Какой же ты глупенький, Димитрий Марков.

Голос его догоняет меня на полпути к лошадям.

— Лия, ты не ответила!

Гарет уже сидит на своем скакуне. Я тщательно проверяю сбрую Сарджента, а потом сажусь в седло.

— Прекрасное место для привала. Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — отзывается он, глядя, как Димитрий идет к своему жеребцу. — Подозреваю, вы изрядно устали. Говорят, вам за последнее время пришлось немало странствовать.

Я киваю.

— Ужасно рада, что сейчас не приходится ехать через лес. Очень уж неуютно было блуждать по темным чащобам близ Алтуса.

Гарет глядит на Димитрия, проверяя, сел ли тот уже на коня. А убедившись, что все готовы, разворачивает своего скакуна.

— Не волнуйтесь. Думаю, леса вам больше не грозят.

Мы снова пускаемся в путь. Место нашего назначения остается столь же глубокой тайной.

Остаток дня проходит в атмосфере непринужденного товарищества. Поцелуй у реки, похоже, вернул Димитрию уверенность, и он держится с Гаретом куда как дружелюбнее. Путь наш по-прежнему лежит среди полей — на иных колосится пшеница, на иных посажено что-нибудь еще.

Солнце катится по небу, начинает отбрасывать длинные тени. Мы доезжаем до очередной речки: она гораздо шире прошлой и петляет меж зеленых холмов, а на берегу — небольшая рощица. Гарет натягивает поводья, останавливает коня и спрыгивает на землю.

— Точно по расписанию, — говорит он. — Здесь разобьем лагерь на ночь.

В тюках, притороченных к седлам наших коней, мы находим все необходимое и принимаемся разбивать лагерь. Гарет разводит костер, а пока они с Димитрием ставят палатки, я стряпаю незамысловатый ужин. Становиться одним лагерем с Гаретом ничуть не странно, я уже воспринимаю его точно старого друга. Они с Димитрием развлекают меня историями о своих общих знакомых в Алтусе, причем так непосредственно и с таким азартом, что я покатываюсь со смеху. Наконец Гарет поднимается, сдерживая зевок. Костер уже почти догорел.

— Завтра выезжать рано. Пора на боковую. — Он смотрит на нас с Димитрием, и даже в слабеющем свете костра я различаю, как лукаво сверкают его глаза. — Я пошел, а вы тут пожелайте друг другу спокойной ночи.

С этими словами он направляется к одной из палаток, а мы с Димитрием остаемся вдвоем на прохладном ночном воздухе.

Димитрий с тихим смехом протягивает мне руку, помогает подняться на ноги и притягивает меня к себе.

— Напомни мне потом поблагодарить Гарета.

Я не спрашиваю, за что. Димитрий припадает к моим устам. Губы его нежны, но настойчивы, и мои губы открываются под их натиском, покуда весь мир вокруг не пропадает куда-то. В объятиях Димитрия я обретаю мир, недоступный в иные, более рациональные и здравомыслящие моменты. Я позволяю себе пропасть, всецело отдаться поцелуям, натиску крепкого тела, тесно прижатого к моему.

Наконец мы размыкаем объятия, и Димитрий неохотно отрывается от меня.

— Лия… я провожу тебя до палатки.

Он трется щекой о мою щеку, и я поражаюсь, как мягкая щетина может быть и такой колючей, и такой возбуждающей.

— Останься со мной! — Мне совсем не стыдно просить об этом. Теперь уже нет.