Роман Лерони - Багряный лес

— Ты будешь со мной! — уже сквозь смех своего могущества кричал он.

— Открой глаза, — прозвучал ее голос, но для него он был сейчас далек, словно звучал из дали, и докатывался до его слуха едва слышимым шепотом. И эта даль заставила его дрогнуть. Он имел могущество, силу, но с ее обретением отдалился от той, благодаря которой он стал таким счастливым и таким всемогущим. И к его силе стал примешиваться страх утраты.

— Я… я… я, — уже захлебываясь, уже не имея сил кричать, раздавленный собственным могуществом, старался произнести он. И, вдруг, напрягшись, произнес: — Я не хочу тебя терять. — Стало легче дышать. Покой разлился по телу, и Александр сказал: — Ты далеко, но я не хочу тебя терять. Где ты?.. Где?

Открой глаза.

Голос Анны прозвучал совсем рядом и с радостью, как голос матери, которая нашла потерявшегося ребенка. И для него он явился первым указателем пути к только что потерянному счастью.

Он открыл глаза…

Ее не было видно, но Александр чувствовал ее близость, как человек чувствует дыхание любимого рядом с собой в темноте.

Это была не светлица, даже не хутор. Это было совершенно другое место, ему незнакомое.

Он стоял на высоком холме, который одиноко возвышался над безжизненной пустыней, земля которой парила, растекалась в пространстве раскаленным воздухом. Под ногами была горячая, покрытая густой сетью глубоких трещин черная земля. Высь была мертвой, выжженной огромных размеров светилом, которое было настолько низко над землей, что можно было рассмотреть на его поверхности аляповатые черные пятна и взвивающиеся на сотни тысяч километров в высоту языки протуберанцев. Это было солнце. СОЛНЦЕ-УБИЙЦА.

На холме, рядом с обнаженным странником, коим был сам Александр, способный видеть себя со стороны, стоял огромный дуб. Ствол дерева был необъятен и высота недосягаема. Возможно его размеры и позволили ему выстоять в этом испепеляющем аду, и при полном безветрии бумажно шелестеть сухой безжизненной листвой.

— Ты видишь? — спросил голос невидимой Анны.

Саша закружился на месте, надеясь, что увидит ее. Но никого не было рядом ни на холме, ни у его подножия. Только растерянный странник, мертвый гигант дуб и вливающаяся в пыльный горизонт пустыня. Ни ветра, ни тени, даже под дубом, ни шороха, ничего, только пустота царства смерти и зноя.

— Ты видишь? — словно из воздуха рожденный, затаенно спросил голос женщины, которая оставалась по-прежнему невидимой, но была где-то рядом.

— Нет, — совершенно растерявшись ответил он.

— Ты видишь? — голос женщины зазвучал громче, злее.

— Нет, — в тон ему ответил Александр.

— Ты видишь? — уже в ярости кричала она, и молила: — Ты должен видеть!

— Я тебя не вижу! — не менее яростно воскликнул он. — Где ты, ведьма? Где? Я хочу тебя видеть.

— Не меня, — устало выдохнула она. — Ты видишь?

Он еще раз осмотрелся. Все было, как и прежде: дуб, сопка, пустыня и солнце…

— Зачем здесь дуб?

Этот вопрос молнией пронзил его мозг. Великан никак не вписывался в этот безжизненный ландшафт. Его не должно быть здесь. Он чужой.

— Да, я вижу! — Радость вернулась к Александру, а вместе с ней и могущество, с которым он попал в этом мир.

— Выбор, — произнес голос. И в нем была тоскующая обреченность. — Ты должен сделать его. СДЕЛАЙ!!!

Ее последний вскрик был материальным. Он толкнул Александра с дубу с каким-то пренебрежением, как толкают школьники своего слабого и беспомощного одноклассника. В душе Саши вспыхнула тлеющей искрой обида, но тут же она была раздута до ревущего реактивного огня гордостью: его, всемогущего, всесильного и непобедимого, толкают, как бродячего пса!..

Он закричал, и его крик стал ревом разъяренного чудовища. Земля под ногами задрожала и подернулась пыльной вуалью. Ненависть горела в душе Александра, и он направил ее на могучего великана, на дуб.

Он даже не прикоснулся к нему. В этом не было необходимости, когда сила была в одной только мысли. Дерево-великан затрещало и застонало, закачалось и стало выпирать из земли своими толстыми витыми корнями, готовое вот-вот рухнуть, как сломленный стебель травы, но вдруг все остановилось, и дуб ухнул на место, осыпаясь твердой и жесткой листвой.

Дуб был одинок, и Александр почувствовал это, припоминая свои дни в палате сумасшедшего дома. И там он был, как этот дуб, окруженный безжизненной пустыней, — окружен пустым и больным сознанием пациентов, и так же, как и это солнце, круглые сутки в палате горела ослепительная электрическая лампа, лишая последних капель разума, выпаливая его.

Один взмах руками, одна мысль, и быстро, словно цунами, от всех горизонтов, на холм побежала огромная зеленая волна. Небо мгновенно затянули серые низкие тучи, а тишину пустыни разбил треск молний, почву смочили упругие ливневые струи, и все это стал перекрывать густой и живой зеленый шум.

Тело Александра стало расти, постепенно ускоряя свой рост, сначала он достиг роста баскетболиста, потом стал Колоссом Родосским, и все продолжал расти, возвращаясь туда, откуда пришел. Он уже не радовался собственному могуществу, так как стал мудрым, и эта мудрость, сила мироздания, поднимала его над миром, который его волей стал вновь живым. С высоты своего могущества Саша видел свой мир, леса и реки на нем, когда еще совсем недавно его окружало мертвое плато ада.

Он закрыл глаза, когда понял, что достиг пика своего роста, и стал взлетать…

— Открой глаза.

Он открыл и увидел перед собой прекрасное женское лицо. Все происшедшее настолько овладело им, его воображением и сознанием, что он не узнал Анну, но когда он, наконец, понял, что вернулся в светлицу, то повалился на пол под ноги женщины, почти умирая от изнеможения. Она не успела подхватить его, а присела рядом, стала гладить его мокрое от дождя тело и шептать сквозь слезы оправдавшихся надежд:

— Ты сделал то, что нужно. Молодец.

Уже засыпая, вновь проваливаясь, но теперь в темный бархат сна, он почувствовал нежность ее поцелуев на своем теле.

— Ты будешь со мной? — едва шевеля растрескавшимися губами, чуть слышно прошептал он и уснул, так и не дождавшись ответа.

Вечер наступил рано. Солнце спряталось за черную кайму туч, которые окружали все горизонты. Это выглядело неестественно, словно с дальних границ на Зону наползала сама материализовавшаяся тьма. Тучи почти ровной линией, ограничивающей круг чистого неба над Зоной, медленно, но неотвратимо стискивали эту чистоту. Солнце еще поливало краем своего раскаленного диска округу, наполняя ее блеском чистой меди, но этот свет становился с каждым мгновением более скупым, и скоро всё видимое пространство стали затапливать густеющие сумерки.

— Будет буря, — сказала Анна, когда они проходили по проселочной дороге, минуя застывшие, тихие, словно нежилые хаты хутора. Ни в одном окне не горел свет, хотя уже было достаточно темно, чтобы тянуть с зажиганием свечей, коими на этом хуторе освещали помещения.